Им поручили важное дело – взять узелок с хлебной корочкой, двумя арахисовыми ядрышками, кусочком сыра, кусочком творожного печенья, шкуркой от жареной куриной ноги, и отнести этот провиант на автостоянку. Дело было знакомое – семейство домового дедушки Трифона Орентьевича подкармливало прибившегося к стоянке гремлина Олд Расти.
Гремлин с Трифоном Орентьевичем были давними приятелями, хотя бы раз в месяц сходились потолковать. Олд Расти таким образом учился говорить по-русски, а Трифон Орентьевич – по-английски. Он смолоду был чудаковат, тянулся ко всякому знанию и был, наверно, единственным из домовых, способным разговаривать на чужом языке.
Арсюшка и Гордейка знали, как правильно перебегать улицу, знали также сердитые слова, чтобы отгонять крыс и мышей. Они вышли из дому на ночь глядя, чтобы не попасться на глаза людям, и полчаса спустя уже лезли через дырку в заборе на автостоянку. Там в дальнем углу торчало несколько машин, чьи хозяева подевались неведомо куда. Владелец автостоянки уже подозревал нехорошее, но везти технику на автосвалку пока не решался. Там и обитал Олд Расти, понемногу портя автомобильные внутренности и находя в этом огромное удовольствие.
Арсюшка и Гордейка позвали его почти по-английски:
– Дяденька сэр гремлин, вылезай! Мы поесть принесли!
Олд Расти выкарабкался откуда-то из-под днища «фольксвагена».
Мать Арсюшки и Гордюшки, красавица-домовиха Маланья Гавриловна была примерной женой. Угодно мужу дружиться с приблудным гремлином – на здоровьице, и нужно этого дружка жалеть и хоть малость обихаживать. Гремлины отчего-то вздумали носить зеленые штаны. Когда старые портки Олд Расти совсем истлели, Маланья Гавриловна добыла новые, да не просто так – а выменяла у домовихи Манефы Игнатьевны. Там в семье росло трое малышей, и у них была гора игрушек. Манефа Игнатьевна и стянула зеленые порточки с вязаного медвежонка, а взяла за них, страшно сказать, восемь лесных орешков, жареных в меду и обсыпанных сахаром, да полметра тонкой желтой ленточки, да клочок настоящего кроличьего меха – в него хорошо маленьких пеленать, когда подышать свежим воздухом выносишь, да пять рублей рублевыми монетками. За это супруг, Трифон Орентьевич, ее похвалил и приласкал. А Олд Расти буркнул, получив штаны, «сенкью», потом подумал – и отблагодарил большой блестящей гайкой. На что она, гайка, в хозяйстве нужна – Трифон Орентьевич сперва не понял, а потом и она пригодилась – хозяйский сынок, катаясь на велосипеде, точно такую же потерял, пришлось подарок на нужный штырек навертеть.
Арсюшка с Гордейкой необходимости штанов не понимали, хоть тресни. Да и рожа гремлина им не нравилась. Домовые не носаты, но чтобы уж вовсе почти без носа – это их канонам мужской красы не соответствует. Опять же, не рот, а пасть, почти как у лягушки. И ступни – если приглядеться, перепончатые. Это сильно смущало даже Трифона Орентьевича – ну как у Олд Расти родственники в болоте?
Но отец с матерью велели – не поспоришь.
– Привет, – сказал Олд Расти, но не улыбнулся, как обычно, во всю пасть; и на том спасибо.
– Вот, пропитание принесли, – старший, Гордейка, поставил на щербатый, совсем древний асфальт узелок и, как учила мать, поклонился. – Ешь на здоровье.
– Спасибо, – подумав, ответил Олд Расти. – Сговорите отцу – больше не надо.
– Чего не надо, дяденька?
– Фуд. Пи… пиша… Не надо. Ай хэв ту лив ю.
– Чего-чего?
– Отцу сговори – ай хэв ту лив ю. Гуд бай…
– Гуд бай, – хором сказали озадаченные внезапным прощанием Арсюшка с Гордейкой. И как можно скорее убрались. Очень им не понравилась хмурая рожа гремлина. Да и здешних запахов они не любили.
Домовым нравятся хозяйственные запахи – свежего хлеба, наваристого борща, жареной курочки. Фруктовые и овощные ароматы они тоже признают. А когда воняет бензином и машинным маслом – это их и разозлить может. В припадке злости домовые визжат, но правильно визжать – великое искусство, этому у старших потихоньку учатся.
Так что вернулись Арсюшка с Гордейкой домой и сразу доложили матери про странное поведение Олд Расти. А матушка тут же велела искать отца – хоть она по-английски не понимала, но очень ее поведение гремлина озадачило.
Домовой дедушка Трифон Орентьевич был всеми уважаем, и за дело. Квартира, где он жил, блистала порядком и той особой ухоженностью, которая свидетельствует о любви к жилищу. Красавица-жена Маланья Гавриловна родила отличных сыновей и растила их так, что любо-дорого поглядеть. Она же, чтобы поберечь любимого мужа, наняла ему подручных, Епишку и Потапку, держала их в строгости, во всем беря пример с опытной домовой бабушки Матрены Даниловны. У Матрены Даниловны бывать доводилось редко, это – сутки добираться, но именно поэтому она служила для Маланьи Гавриловны недосягаемым идеалом.
У домовых много значит слава. Заморского словечка «репутация» они не любят, а вот если скажут, что о ком-то добрая слава или дурная слава, так все понятно. «Репутация»-то при домовом, ее, поди, и скрыть можно, а слава по миру бежит.
Слава у Трифона Орентьевича была удивительная. Он умел выводить крыс. Что-то он такое им говорил, оставшись с ними наедине, и они убегали на подгибающихся лапах, еле волоча длинные хвосты. Трифон Орентьевич даже просил, чтобы его звали в дома, где эта нечисть завелась. Приходил с мешком, а что в мешке – никто не знал. Был также случай, когда он кикимору прогнал.
Еще он умел подсаживать Молчка – по крайней мере, все так считали. Этот Молчок, добытый во время опаснейшего похода в деревню, заставлял молчать всякие шумные технические устройства. Работать они, правда, тоже переставали, но домовых это мало беспокоило. Спокон веку их племя без техники обходилось, и из всех человеческих измышлений они признавали только холодильник да еще, пожалуй, телевизор, но не все – многие домовые дедушки запрещали женам и детям его смотреть. Насчет компьютеров были очень осторожны – да и на что компьютер в их быту?
Что касается Молчка, которого домовые представляли себе средних размеров тараканом, то это был гремлин Олд Расти. Попал он в деревню, откуда его притащил Трифон Орентьевич, диковинным путем.
Дело в том, что у домовых есть заграничные родственники – брауни, живущие в Англии и, страшно сказать, в Америке. Америка была для домовых местом, которого быть не должно. В двух квартирах большого дома, где они жили, детям купили глобусы, и домовые, изучив их, собрали на чердаке сходку и постановили: не может земля быть круглой, а, значит, то, что на другой стороне глобуса, выдумка, чтобы деток тешить. Трифон Орентьевич, читавший книги, знал, что не выдумка, и приятель его Евсей Карпович, живший в том же
