Домовые плохо разбираются в законах природы. Нет в них исследовательского духа, их забота – порядок. И потому они, когда приходится произносить охранные или вредные слова, не очень задумываются, как эти слова срабатывают.
Матрена Гавриловна умела и шептать, и говорить обычным голосом, и визжать, как все домовихи. Но она не знала, что в слова можно вложить такую силищу. Эта силища вдруг родилась в ней, все тело задрожало, голос завибрировал и стал так громок, что у самой у нее уши заложило.
Но это не был крик, нет! Это было – вроде таинственного гула, что, говорят, зарождается в морской глубине или в горных ущельях. Как он возникает в природе – непонятно, а вот как действует – уже вроде бы ясно. Дикий ужас охватывает того, кто слышит этот мощный непобедимый гул.
Именно это и случилось с гремлинами.
Они попятились и кинулись наутек.
Они желали только одного – покинуть дирижабль! И они его покинули. Для этого очень пригодилась дверь, которую сами же и сломали.
Люди, следившие снизу, не заметили, как от гондолы отделились шесть черных точек и понеслись к Берендееву озеру. Там они и ударились об воду, там они и сгинули.
А у Матрены Даниловны подкосились резвы ноженьки, и она упала почти без чувств.
Домовые, оказавшиеся у нее за спиной, не ощутили в полной мере всей внезапной силы ее голоса, хотя он повалил их на железный пол. Но и им досталось – долго трясли головами, как будто там где-то промеж ушей застряли комья этого дивного звука.
Первой подползла к Матрене Даниловне Маланья Гавриловна.
– Ты жива? – беззвучно спросила она и стала трясти домовиху.
– Кажись, жива… Что это со мной было?…
– А я почем знаю?…
Домовые понемногу приходили в себя. Трифон Орентьевич подобрался к двери и долго смотрел вниз.
– Жаль дурака… – тихо сказал он.
– Жаль, – согласилась Маланья Гавриловна. – А нас? Как мы теперь отсюда вылезать будем?
– Люди как-нибудь подтянут дирижабль к мачте. Они сумеют.
Люди действительно справились, подняв в воздух большой вертолет – надо думать, тот самый, что доставил к Берендееву озеру уже собранную причальную мачту и аккуратно опустил ее на бетонный круг. Ветер стихал, и «Варяг», дрейфовавший над озером, стал понемногу опускаться. Но лечь на воду ему не дали.
Оттащив дирижабль к берегу, вертолетчики уложили его на траву, и тут же «Варяга» облепили люди, полезли в гондолу и на обшивку. Домовые едва успели спрятаться под койку и просидели там довольно долго – не показываться же среди бела дня. Еле-еле исхитрились выскочить – и дали деру в малинник на опушке! Оттуда они пробрались в свое временное жилище и набросились на еду. Пока не наелись – даже ни словечка не вымолвили.
– Ну, мы свое дело сделали, пора домой, – сказал Трифон Орентьевич. – Жена, собирай деток.
При посторонних он очень редко называл супругу Малашенькой. Любовь любовью, а есть вековечный порядок, который нужно соблюдать.
Евсей Карпович и Матрена Даниловна увязывали пожитки молча. Вот уже второй раз Матрена Даниловна спасала своего приятеля в беде, и ему это сильно не нравилось. Он хотел чувствовать себя в их отношениях главным, а вот не получалось. А ей даже было неловко за тот свой крик – ясно же было, что Евсей Карпович не простит ей внезапно проснувшейся силищи, и тут сколь угодно притворяйся послушной и покорной – правду-то оба знают…
Когда имущество было собрано, спохватились – нет Никишки. Стали звать пронзительным крысиным писком, и он появился.
– Не пойду я никуда, тут останусь, – сказал он хмуро. – Буду дирижабельным. Мало ли какая еще нечисть сюда заползет. А я – на страже…
– Экий ты… – изумившись, еле выговорил Евсей Карпович и ощутил острую зависть – это ему следовало сейчас остаться в поселке у Берендеева озера! Ему – умному, опытному, уже немало понимающему в технике. Следовало – а даже на ум не пришло. Хотя такое решение как раз требовалось, чтобы показать Матрене Даниловне: я еще ого-го, я силен, я на все горазд!
– Умишком ты тронулся, – ответил бывшему автомобильному Трифон Орентьевич. – Ну вот скажи, чем ты собрался гонять нечисть?
– Не знаю пока. Но придумаю. И все! Остаюсь тут, при дирижаблях! Дирижабельным буду! Первым! А то все – Никишка, Никишка! А я – Афанасьевич! Никита Афанасьевич, дирижабельный! Так всем и передайте!
Никишка повернулся и пошел прочь.
– Трифон Орентьевич, – тихо сказала Маланья Гавриловна. – Негоже…
И – все, других слов не потребовалось.
Вроде и не командовала мужем,
