– Привет, Аня-маленькая, – сказал он и кинул конфетку.
Тишка ловко поймала её на лету и сразу перешла к делу.
– Мне очень… у вас же есть, да? Конденсатор… Этот… К-52-9… Есть же?
Дядя Ёсич отложил паяльник, достал из футляра и надел другие очки – «для дали».
– А зачем, позволь узнать, душа моя, тебе понадобилась эта радиодеталь? – спросил он, смешно двигая бровями.
– Долго объяснять, – отмахнулась Тишка. – Есть у вас такая… такой конденсатор? Пожалуйста.
Дядя Ёсич ещё только открывал рот, чтобы ответить, и вдруг внутри у Тишки всё застыло, и стало холодно и пусто. Она за этот краткий миг понял – ничего не получится, она зря носилась туда-сюда, зря надеялась. Детали нет, корабль не починить, её желание Чебургена не исполнит, и вообще… До счастья не просто далеко – его просто не бывает.
– У меня нет, душа моя, – сказал дядя Ёсич. – Но вообще она не редкая, просто их давно не выпускают. Нужно поспрашивать у Перминова или у Сашка́, они деталями торгуют на рынке…
– Ой! – едва не завизжала от нетерпения Тишка. – А далеко до них?! Можно, мы сейчас…
– В субботу, – сказал дядя Ёсич. – В субботу я пойду на толкучку, душа моя. В субботу и спрошу… Почему ты так нервничаешь, Аня-маленькая?
«Аня-маленькая» – так Тишку называют взрослые, потому что она похожа на бабушку, которая тоже Аня. Говорят, что просто – одно лицо. Вылитые. И Тишка вдруг подумала, что бы сказала в этой ситуации бабушка. И что бы сделала. Бабушка, заслуженная учительница, которая выпустила «в жизнь», как она это называет, несколько тысяч человек, и умела принимать правильные решения в любой самой неправильной ситуации.
– Мне, – тихо, но твёрдо сказала Тишка, – надо сейчас. Очень. Леонид Иосифович, это важно. Не для игры, понимаете? Очень важно. Для всех.
И старый, седой и заслуженный дядя Ёсич вдруг почему-то растерялся. Он начал что-то суетливо перекладывать у себя на подоконнике, смотреть куда-то в сторону, даже полез переключать своё старинное радио и включил песню, которую Тишка никогда не слышала:
По судну «Кострома» стучит вода, В сетях антенн качается звезда, А мы стоим и курим – мы должны Услышать три минуты тишины[3].– Я не знаю… – вдруг сказал он громким и тонким голосом. Тишка никогда не слышала, чтобы дядя Ёсич так разговаривал. – Я не знаю, как тебе помочь, душа моя… Нет, я знаю! – он вдруг бросил отвёртку на подоконник, она откатилась в сторону и упала, но дядя Ёсич не обратил на это внимания. – Знаю, но для того, чтобы достать тебе этот кондёр… Тебе это правда важно?
И он уставился на Тишку большими из-за очков глазами. А радио в этот момент пело:
Быть может, на каком борту пожар, Пробоина в корме острей ножа? А может быть, арктические льды Корабль не выпускают из беды? Но тишина плывёт, как океан. Радист сказал: «Порядок, капитан». То осень бьёт в антенны, то зима, Шесть баллов бьют по судну «Кострома».– Правда, – кивнула Тишка. – Очень важно. Очень нужно. Для всех.
И дядя Ёсич протянул руку и выключил радио.
А потом он долго ворочал его, чтобы добраться до задней крышки и снять её, и ковырялся во внутренностях, и грел паяльник, и ещё что-то делал, а Тишка терпеливо ждала и тискала в руках ставшую липкой конфетку «Взлётная».
И наконец дядя Ёсич закончил. Он взял выпаянную из приёмника деталь – это оказался маленький серебристый цилиндрик с ножками-антеннками – положил его в полиэтиленовый пакетик, тоже маленький, словно сделанный для гномиков, и кинул Тишке.
– Держи!
А она так разнервничалась, что сразу не поймала, выронила конфетку, захлопала себя по телу ладонями, пытаясь подхватить непослушный пакетик с конденсатором, и прижала его к ноге в самый последний момент, иначе бы он упал на землю.
– Поймала… – прошептала Тишка и выпрямилась. – Спасибо, дядя Ёсич! Большое спасибо!
– На здоровье, душа моя, на здоровье, – грустно улыбнулся дядя Ёсич в окне. – Раз очень нужно… Раз для всех…
И Тишка побежала обратно, а за спиной у неё стояла какая-то странная, непривычная, оглушительная тишина…
* * *Тишка очень боялась не успеть. И вообще – очень боялась.
Что зелёного чебурашку на берегу почти высохшего ручья найдут и увезут в комендатуру.
Что на него набросятся бродячие собаки.
Что в него и его чудной зеркальный звездолёт попадёт мина, вдруг, случайно – а так всегда и бывает – прилетевшая с той стороны.
А когда очень боишься, всё получается не так, как хочется, всё валится из рук, под ноги подворачиваются все камни и бордюры, чтобы ты споткнулась, а на пути встречаются все знакомые, полузнакомые и незнакомые люди, чтобы остановить, задержать тебя, начать какие-то расспросы, интересоваться жизнью, делами или учёбой.
И через все эти камни и бордюры пришлось упасть, и со всеми этими людьми пришлось поговорить. Больше всего Тишку рассердил Покемон, её одноклассник и в общем-то друг, наверное, только Тишка ещё до конца не решила, так это или нет.
Покемон он в честь пулемёта ПКМ, а вообще-то Димон Савельев. Там долгая история была, как в семнадцатом году он поехал к родне в Ясиноватую, с пацанами лазил где нельзя и нашёл в канаве этот самый пулемёт. Нашёл, вытащил его, весь в грязи, и гордо понёс сдавать в местное МГБ. И по дороге его заметил патруль, и первое, что они сказали, была фраза: «О, „покемон“!» – потому что так – «покемонами» – бойцы называют «Пулемёт Калашникова Модернизированный».
А ещё Покемон писал стихи. Стихи – это Покемоновский пунктик. Он однажды даже в школьную стенгазету написал:
Чтобы метлой повыместь нафиг всех правосеков, Вылез сердитый Шубин из опустевших штреков!И его даже в местный Союз писателей позвали – посидеть, послушать. Вот со стихами он Тишку и тормознул.
– Привет! Послушай, я новое придумал! Круто, очень!
