Затем молодая ветка ударяет по моему искалеченному плечу, и я обдумываю возможность спалить весь этот гребаный лес до основания.
– Туда! – Палец Рейн указывает на расчищенный участок впереди. – Это мой дом!
Ее дом? Это должно быть интересно. Я уверен, что ее родители будут очень рады тому, что их драгоценная Рейнбоу приведет домой на ужин вооруженного бездомного парня со свежей раной.
Тропа заканчивается на заднем дворе небольшого деревянного двухэтажного дома, который выглядит так, будто его не красили с тех пор, как Юг проиграл гражданскую войну. Когда-то он был синим.
Теперь, изменившийся под воздействием погоды, дом стал серым. Он покрыт плесенью и испещрен дятловыми дырочками.
Я подъезжаю к нему и паркуюсь на подъездной дорожке рядом со ржавым пикапом «шевроле» 90-х годов.
В любую минуту ожидаю, что из парадной двери выскочит мужик средних лет с пивным животом и дробовиком, жуя табак и крича мне: «Убирайся, мерзавец!»
Может быть, пока оставить шлем на голове и подождать…
Рейн спрыгивает с заднего сиденья моего байка и бежит к крану, находящемуся с боковой стороны дома. Она поворачивает ручку и подносит ко рту конец зеленого садового шланга. Глаза у нее закрываются в экстазе, заставляя меня понять, как сильно сам хочу пить. Я не знаю, выпил ли что-нибудь за весь день.
Подхожу к ней и жду своей очереди, замечая, что она с одной стороны намочила волосы. Хочу протянуть руку и заправить эту часть за ухо, но не делаю этого. Подобное движение – жест бойфренда, а я не хочу, чтобы эта киска получила неверное представление о нас.
Я не употребляю понятие «нас». Все, что «нас» делает – причиняет боль и убивает, поэтому добавляю букву «e» в конец слова «us» (нас) и получаю – «use» (использовать, юзать).
Мои приемные родители использовали меня, чтобы взять деньги у государства. Я использовал их, чтобы получить еду, воду и кров. Девочки в школе использовали меня, чтобы наполнить свои маленькие нуждающиеся во внимании щелочки и заставить друг дружку завидовать. Я использовал их теплые местечки, чтобы положить свой член.
Ребята использовали меня, чтобы получить наркотики или оружие, или популярность, или ответы на экзамене по истории на следующей неделе. Я взял с них чертову кучу денег за это. Так устроен мир, и, глядя на то, как Рейн пьет из струи, сжимая шланг в кулаке, а в уголке приоткрытого рта виден кончик маленького розового язычка, – я думаю еще о нескольких новых способах использовать ее.
Словно услышав мои непотребные мысли, Рейн поднимает на меня свои большие голубые глаза.
Я ухмыляюсь, глядя на нее сверху вниз:
– С кранами в доме какие-то проблемы?
Рейн отдергивает шланг ото рта и кашляет.
– Ты в порядке?
– Да, я просто… – она снова закашляла, вытирая рот тыльной стороной рукава. – Я потеряла ключи, помнишь? Не могу туда попасть.
– Чей это грузовик? Неужели они не могут тебя впустить? – Я тычу большим пальцем в сторону ржавого ведра на колесах.
– Моего отца, но... – ее лицо бледнеет, а глаза бегают в разные стороны.
Придумывает ложь.
– Он глухой и весь день торчит в своей мужской пещере наверху, так что не услышит моего стука.
– И не увидит, как ты стучишь, – добавляю я.
– Именно, – Рейн театрально пожимает плечами.
– А где твоя мама? – Я беру у нее шланг и пью, ожидая, пока она выдумает очередную дерьмовую историю.
– На работе.
Я делаю глубокий вдох между глотками:
– Ложь. Никто не работает.
– Нет, правда! – тон ее голоса взлетает вверх вместе с бровями. – Она медсестра в отделении экстренной помощи. Больница все еще открыта.
Я смотрю на нее с сомнением:
– А как она туда добирается?
– На мотоцикле.
– И как называется мотоцикл?
Рейн заливается румянцем:
– Не знаю. Черный!
Я смеюсь и выключаю воду. На кончике моего языка вертится дюжина остроумных ответов, но решаю держать рот на замке́. Если эта девушка не хочет, чтобы я знал, что она живет одна, – а это довольно очевидно из ее дерьмовых ответов – позволю ей думать, что поверил в эти сказки.
Кроме того, – не могу винить ее. Я уверен, что приглашение незнакомца в ваш дом после того, как он наставил на вас пистолет, входит в первую десятку из списка дерьма, которое одиноких девушек учат не делать.
А приглашение незнакомого мужчины в свой дом после того, как он дважды наставил на вас пистолет, – вероятно, входит в топ-5.
Рейн поворачивает взволнованную голову в сторону «шевроле»:
– Ты можешь выкачать бензин из грузовика моего отца, потому что дороги превратились в груды металлолома, и по ним невозможно ездить. Я думаю использовать этот... – ее глаза снова устремляются на меня, когда я со щелчком открываю свой новый карманный нож и отрезаю около пяти футов шланга, – шланг.
– Спасибо, – усмехаюсь я. Подойдя к ржавому ведру, разрезаю шланг, который держал в руке, на две части – длинную и короткую. Затем снимаю крышку топливного бака и вставляю обе трубки в отверстие. – Подержи это, ладно?
Рейн бежит в припрыжку так, словно ее задница в огне. Я нахожу интересным то, что она совершенно неспособна ориентироваться, пока не получит четких указаний.
Девушка, вероятно, стала бы медсестрой, как ее мама. Если эта мама вообще медсестра.
Я снимаю кобуру, стараясь не задеть рану на плече, и кладу пистолет на землю. Вижу, как Рейн смотрит на него, поэтому отодвигаю оружие еще дальше ногой.
– Э-э.
– Это мой пистолет, – малышка делает вид, что дуется, когда я снимаю свою гавайскую рубашку и засовываю ее в отверстие вокруг шлангов.
Я прижимаю ее руки так, чтобы она удерживала рубашку и шланги на месте.
– А ты не можешь просто засунуть туда трубку и пососать ее? – спрашивает Рейн, когда я подвожу байк ближе к грузовику.
– Конечно, если хочу нахлебаться бензина.
Она красочно закатывает глаза, и от этого кажется такой юной. И гигантская толстовка «Двадцать один пилот» не помогает.
– А сколько тебе лет? – спрашиваю я, наклоняя байк в сторону так, чтобы этот бензобак был ниже, чем у грузовика.
– Девятнадцать.
Херня.
– А сколько тебе лет? – спрашивает врунишка, когда я засовываю конец длинного шланга в свой бензобак.
– Двадцать два.
Держа мотоцикл под правильным углом, я наклоняюсь туда, где Рейн удерживает все на месте, и дую в короткую трубу. Она ахает через мгновение, когда мы слышим звук жидкости, хлещущейся о дно моего бензобака.
– А где ты этому
