Припасы, укрытие, самозащита.
Я представляю маленькую морщинку у нее на лбу и распухшие следы от ногтей на щеке после того, как я вытащил ее задницу из «Бургер Пэлас», когда она стояла и раздумывала, садиться со мной на байк или нет. Как-будто у нее был выбор.
Припасы, укрытие, самозащита.
Потом я вижу ее, когда нашел – свернувшейся калачиком на полу, такую крошечную, принимавшую избиение за то, что отказывалась отдать свои драгоценные обезболивающие.
Черт возьми!
Я бросаю банку обратно в сумку и хватаю свое дерьмо. Мой желудок протестует, когда спрыгиваю вниз на деревянные щепки и начинаю крепко привязывать пакеты к ручкам руля. Я должен вернуть Рейн, и это не связано с тем, что она пахнет, как сахарные печеньки или выглядит, как сломанная фарфоровая кукла, одетая слепым человеком, или потому что ее сиськи и бедра прижимались ко мне сзади на байке. Нужно вернуть Рейн потому, что я знаю кое-что, чего она не знает.
Рэйнбоу Уильямс – гребаный сервайвелист.
И я еще не закончил использовать ее.
Еду на байке по тропе, по которой она побежала через лес, но дорожка ведет только к разграбленному торговому центру, расположенному на дороге из парка. Место безлюдное, опустошенное огнем. Если мне пришлось бы гадать, я бы предположил, что грабители взяли все лекарства, которые смогли найти в кабинете дантиста, а остальное оставили огню.
Это единственная вещь, имеющая реальную ценность. Таблетки. Киски. Кайф от поджогов. Наличка ничего не стоит. Конечно, если вы не хотите купить апокалиптическую порцию жареной картошки по-французски в ресторане быстрого обслуживания.
А наше правительство насквозь пропитано дерьмом, поэтому никто больше не слушает этих лживых мудаков. По их словам, доллар силен, как никогда прежде, и мы должны просто сохранять спокойствие до того момента, пока источник кошмаров не будет выявлен.
Конечно, это сообщение бесконечно крутили последние несколько недель, потому что даже дикторы больше не выходят на работу. Они все дома со своими семьями или нажираются где-нибудь, или поджигают дерьмо, как все мы.
Объезжаю здание и снова еду по тропинке, направляясь обратно тем же путем, каким приехал. И хотя я не был во Франклин-Спрингс с тех пор, как мне исполнилось девять, все еще знаю эти леса, как свои пять пальцев.
По-моему, я провел в них больше времени, избегая своей ублюдочной матери и парада пьяных дружков, чем под ее крышей. Или чьей-то еще крышей, если уж на то пошло. После того, как меня поместили в фостер кэа2, я менял один дерьмовый дом на другой еще более дерьмовый дом, пока наконец, не перерос эту поганую систему. А теперь прыгаю от соседа по комнате к соседу3.
Тропа идет параллельно главной трассе, останавливаясь и возобновляя движение почти у каждого строения на своем пути. Несколько развилок от нее здесь и там ведут через лес к ближайшим кварталам.
Я начинаю думать, что ждал слишком долго. Рейн уже может быть где-угодно. Она, наверно, сидит в идеальном маленьком домике, ест идеальную маленькую еду, рассказывая своей идеальной маленькой семье о мудаке, который похитил ее из «Бургер Пэлас».
Я сжимаю сцепление и переключаюсь на вторую скорость, затем на третью. Не знаю – потому ли, что все еще надеюсь найти ее или потому что чертовски зол на себя, что отпустил куколку, но мчусь по тропе так быстро, что даже не понимаю, где нахожусь до тех пор, пока лес не заканчивается, и я несусь через огромную парковку, направляясь к очень знакомо выглядящему хлебному грузовику.
Черт!
Я жму на тормоза и останавливаюсь рядом с грузовиком. Прислушиваюсь – нет ли выстрелов, криков, собачьего лая, чего-угодно, но мотоцикл чертовски громкий, поэтому выключаю двигатель и жду. Мой пистолет превратился в долбаное пресс-папье, с тех пор, как я использовал последнюю пулю, спасая задницу Рейн в том паршивом ресторане этим утром, но все-равно достаю его и двигаю байк вперед, пока не вижу главный вход через окно фургона.
«Хаккаби Фудз» выглядит также, как мы его оставили – раздутый труп вниз лицом на тротуаре, опрокинутое кресло, вероятно, несколько растерзанных бандитов по другую сторону стеклянных раздвижных дверей. Но, самое главное, – никаких неминуемых угроз. Вздыхаю с облегчением и убираю свой пистолет, удивляясь, как, черт возьми, мог быть настолько глуп, что снова оказался здесь. Я вел себя безрассудно. А я не бываю безрассуден.
Но знаю, кто бывает.
Прежде чем успеваю нажать на газ и убраться отсюда нахуй, что-то подсказывает мне еще раз взглянуть на вход. Я так и делаю, и тут замечаю, что мертвый парень уже не лежит на животе. Он перевернут на бок. А рядом с ним сидит черноволосая сучка.
Рейн стоит на коленях перед трупом, придерживая один бок мертвеца плечом, пока роется в карманах его мешковатых джинсов.
Лицо парня ужасает – веки полуоткрыты, рот отвис, высохшая блевотина покрывает одну сторону, но Рейн идет на это, хотя даже рыться в помойном бачке «Уолмарта4» не так отвратительно.
Маленький гребаный сервайвелист. Я знал.
Когда Рейн находит свои пилюли, то позволяет телу парня упасть с шумом. Она полностью сосредоточена на чем-то маленьком оранжевом в своих руках.
Хочу встать и медленно похлопать ей за то, что у нее яйца больше, чем у меня, но я чертовски уверен, что в составе банды не только эти четыре отморозка. Внутри еще могут быть люди.
Рейн вытряхивает таблетку в рот. Затем она закрывает баночку и засовывает в разрез толстовки, в лифчик. Ухмыляюсь, вспоминая, как та же самая бутылочка практически выпала из кармана ее худи мне в руку, когда я перебросил крошку через плечо.
Учится малышка.
Качая головой, я завожу мотор.
Рейн получила то, за чем пришла. Теперь моя очередь.
Я высовываюсь из-за грузовика, ожидая, что моя похищенная девочка обернется с улыбкой на лице, при звуке работающего двигателя.
Вместо этого она резко оборачивается, держа в руках «Узи» деревенщины. Пулемет все еще прицеплен к его массивному телу, но Рейн держит ствол, направленным на меня, пытаясь освободить «Узи». Когда подъезжаю к обочине, ближе к ней, ее щеки красные от напряжения. Я сижу и жду с самодовольной улыбкой под шлемом, прекрасно зная, что эта девочка не станет стрелять в меня.
– Тра-та-та-та-та!
Крещендо пулемета звучит, как раз в тот момент, когда мое плечо пронзает боль. Я смотрю на Рейн, не веря, что сучка нажала на спусковой механизм, но она отвернулась от меня. Психопатка смотрит на главный вход, где еще двое отбросов общества в красных банданах лежат на земле, истекая кровью на ложе из битого стекла.
Испуганные глаза Рейн устремляются на меня прежде, чем она бросает «Узи» и вскакивает на
