– Мне очень жаль, – искренность в ее больших голубых глазах такая неподдельная, боль в ее голосе такая непритворная, что понимаю, Рейн не демонстрирует сострадание, а сострадает.
Микроволновка дзинькает в напоминание, и я не мог бы быть более благодарным за то, что нас прервали.
– Шоу окончено, – бросаю я, направляясь к пикающей машине.
Облако пара ударяет мне в лицо, когда открываю дверцу. Поставив пакет с приготовленной брокколи на столешницу, я поворачиваюсь, чтобы достать из морозилки остальную часть нашего ужина.
– Ты хотела корн-догов, верно?
Я беру коробку корн-догов и несколько штук колбасных, сырных, и даже с яйцом бисквитов. Затем поворачиваюсь к Рейн. Ее рот открыт, и мне очень хочется положить что-нибудь в него. Еда подойдет. Язык подошел бы лучше. А мой член будет идеально.
– Я приму это, как «да», – ухмыляюсь.
Рейн старается выглядеть невозмутимой и поднимает с пола сверток с одеждой, ненамеренно снова сверкая передо мной в процессе. Посмеиваюсь, глядя, как она несется в прачечную в дальнем конце кухни.
Я возвращаю внимание к светящейся микроволновке и стараюсь не думать о покалывании, оставшемся на моей коже там, где только что была холодная рука Рейн. Глухое металлическое бряцанье и повторяющиеся хлопающие звуки стиральной машины сигнализируют о ее возвращении. Рейн молча стоит рядом со мной, наши желудки урчат в унисон, когда мы смотрим, как наши мясные полуфабрикаты крутятся под галогенными лампами.
Затем один оглушительный раскат грома все останавливает. Одновременно со вспышкой, дом дрогнул и погрузился во тьму. Кружение прекратилось. И те, ранее мигавшие числа на микроволновке исчезли навсегда.
– Дерьмо, – я открываю дверь и вытаскиваю нашу еду. Она все еще холодная на ощупь, но, по крайней мере, кажется оттаявшей.
Порыв ветра врывается в разбитую заднюю дверь.
Рейн обхватывает себя руками и начинает дрожать.
– Есть... – я собираюсь сказать «у твоего парня», но в последнюю минуту останавливаюсь. – А в этом доме есть камин?
Рейн кивает, глядя на своего кукурузного пса, как на любимого члена семьи, подключенного к системе жизнеобеспечения.
– Он выкарабкается, – поддразниваю я, пожимая ее плечо. За это получаю шлепок по руке.
Черт, как больно. Я мысленно делаю пометку попросить Рейн наложить повязку сегодня вечером. Моя пулевая рана начинает пульсировать, как гадина.
Я хватаю зажигалку, брокколи и бутылку водки и следую за Рейн из кухни, сосредоточившись на ее круглой попке, а не на имени над ней. Гостиная со сводчатым потолком обставлена клетчатой мебелью и украшена головами обезглавленных животных. Не совсем в моем вкусе, но камин хороший. Он большой, каменный; внутри настоящие дрова, а не эта фальшивая газовая хренотень.
Я кладу все на камин и беру с кофейного столика журнал «Филд энд стрим». Вырвав несколько страниц, скручиваю их трубочкой и поджигаю конец. Рейн сидит, скрестив ноги, на ковре рядом со мной, стараясь оттянуть джерси ниже к ногам. В одной руке она держит корн-дог, в другой – бисквиты.
– Просто, чтобы ты знала... – говорю я, прижимая самодельный факел к самому маленькому кусочку дерева, пока он не загорелся. – мой больше.
Рейн хмурит тонкие брови, глядя на меня, а потом заливается смехом, когда я перевожу взгляд с ее лица на сосиску в тесте.
Черт. Тащусь от этого звука.
– Почему ты в таком хорошем настроении? – она улыбается, когда я беру у нее еду и кладу на очаг, чтобы согреть.
– Потому что я собираюсь сожрать все эти бисквиты.
И потому, что никто не собирается меня убить.
И еще, потому, что сегодня я могу спать в настоящей кровати.
И потому, что я видел твои сиськи... дважды.
– Все это время я думала, что ты придурок, а оказалось, ты просто был голодным?
– О, я все еще придурок. – Хватаю водку с камина и прижимаю ледяную бутылку к ее бедру, просто чтобы подтвердить свою правоту.
– Аааа! Ладно, ладно! Ты, по-прежнему придурок! – кричит она, отталкивая ее.
Я усмехаюсь и откручиваю крышку, салютуя горлышком Рейн, перед тем, как делаю глоток. Водка пошла хорошо. Острые моменты дня стали сглаживаться.
Протягиваю бутылку Рейн, но в последнюю секунду отдергиваю ее.
– Только глоток, ладно? Ты сидишь на этом гидро-дерьме, и последнее, что мне нужно, это чтобы тебя вырвало или ты умерла.
Рейн улыбается, принимая мое предложение, и что-то теплое разливается у меня в груди, что не имеет ничего общего с камином или алкоголем. Когда смотрю, как ее веки трепещут, закрываясь, и красивые розовые губки обхватывают морозную стеклянную бутылку, чертовски хочу, чтобы это был я. Любая часть меня. Каждая часть меня.
– Хватит, – рявкаю я, выхватывая водку у нее из рук.
Она смеется и кашляет в запястье.
– Боже, как я ненавижу водку!
– А что еще ты ненавидишь? – спрашиваю, на удивление заинтересованный в том, чтобы узнать больше о своем новом приобретении.
Я открываю пакет с брокколи и кладу его на ковер перед нами. Рука Рейн ныряет внутрь, вытаскивая пригоршню маленьких зеленых «деревцев».
– Я чертовски голодна, – бормочет она, запихивая одну в рот.
– Ты не ответила на мой вопрос
Она пожимает плечами:
– Даже не знаю... все? – Вижу, как радость покидает ее лицо, когда она смотрит на огонь. – Все это. Этот город, кошмары, то, что они заставляют людей делать, ожидая смерти. Я ненавижу все это.
– Хочешь знать, что я ненавижу? – спрашиваю, подталкивая ее локтем. – Вообще-то, это скорее – кого.
– Кого? – хрипит она, сглатывая комок в горле.
– Тома Хэнкса.
– Тома Хэнкса! – голосит Рейн и пихает меня в ногу. – Никто не ненавидит Тома Хэнкса! Он самый славный парень в Америке!
– Херня, – говорю я, наклоняясь вперед, чтобы пошевелить поленья кочергой. – Это всего лишь игра. Я на это не куплюсь.
Рейн хрюкнула опять – от этого она захохотала еще сильнее, и понимаю, что так весело мне уже очень давно не было. Тыкаю один бисквит в очаге и решаю, что наш ужин достаточно горячий.
Вдалеке гремит гром, когда я протягиваю кукурузного песика на палочке Рейн. Она усмехается и откусывает верхушку.
– Какое варварство, – ежусь в притворном возмущении.
Мы оба замолкаем, вдыхая запах еды. Минуты тянутся, и я почти вижу, как наши мысли собираются мрачной тучей прямо на ковре между нами, тяжелые и темные.
Грязные – мои.
Интересно, сколько маленьких придурков из старшей школы засунули свой член в этот идеальный рот? Сколько из них были приглашены и сколько просто воспользовались разок красивой малышкой? Интересно, что бы Рейн сейчас делала, если бы я не вытащил ее из «Бургер Пэлас»? Что бы делала, если бы кошмары не начались? Вернется ли
