— Каси, успокойся, возьми себя в руки и отпусти уже косяк.
— Только после того, как ты отпустишь меня!
— Хорошо.
Рука, перехватившая меня за талию исчезла. Илис мое требование выполнил и ждал от меня того же.
А у меня была талия и стойкая уверенность в том, что он вцепиться в меня сразу же, как только я разожму пальцы.
— Каси, — нетерпеливо позвал этот коварный, не заслуживающий доверия тип.
— Отойди на три шага.
Хозяин засопел, но послушно отступил. Его нежелание делать мне больно и силой отдирать от дверного косяка, умиляло и дарило надежду на спасение.
Расстояния в три шага мне вполне хватило, чтобы успеть ввалиться в комнату, захлопнуть дверь перед носом у опешившего Илиса, и даже добежать до кровати, где плюхнувшись на живот, я попыталась забраться в единственное доступное на данный момент убежище.
Дверь с грохотом открылась, хорошенько стукнувшись о стену, а злой хозяин вытащил меня из убежища за не успевшую спрятаться ногу, протер моим пузом, который не укрывала задравшаяся рубашка, холодный поли, и, вздернув вверх, одним неуловимым движением забросил на плечо.
Так за дверь и вынес, демонстрируя проходящим мимо шокированным студентам мои босые, грязные пятки и осиротевший без хвоста тыл.
В директорский кабинет, пред светлые очи Аррануша я попала болтаясь на хозяйском плече и страдая от подступающей тошноты.
— Илис?
Дверь в кабинет закрылась за хозяйской спиной, отсекая от нас удивленную, шокированную и откровенно не верящую в происходящее секретаршу.
Круглолицая и курносая, с большими глазами и косой челкой, она напоминала мне какую-то птичку. Очень удивленную птичку.
— Ты хотел, чтобы я привел ее к тебе при следующем превращение? — меня сгрузили в кресло, стоявшее перед директорским столом. — Вот.
— Я полагал, что она придет сама.
— Сама она не хотела, — сдал меня хозяин.
— Не хотела, — прошептала я, глядя на Илли. Устроившаяся со всеми удобствами на своем насесте, сова с интересом осматривала мой непрезентабельный вид.
Рубашка, после приключений в лесу, утратила былую чистоту, обзавелась зелеными разводами на животе и бурыми пятнами на рукавах. Штаны особо не пострадали, но все равно выглядели грязными.
Больше разглядывать на мне было нечего, но она все равно смотрела, и смотрела, и смотрела, а потом, вклинившись в разговор хозяина и директора, обсуждавших планы на мое дальнейшее будущее, сообщила:
— Ее нужно причесать.
Директор, требовавший отдать меня ему на выходные, для проведения каких-то опытов, удивленно замолчал.
— Что? — окинув меня взглядом, Илис честно попытался понять, что именно не понравилось сове. Ну подумаешь, растрепанная слегка, это не страшно и почти незаметно. Зато так не видно тощую шею и чуть заостренные уши с маленькими, аккуратными кисточками на концах.
— Ее нужно причесать, иначе, в скором времени, придется стричь.
— Не хочу стричься!
— Я не буду ее расчесывать, — поспешно заявил хозяин.
— И опять мы возвращаемся к тому, с чего начали, — обрадовался директор, — отдай мне ее на выходные и в понедельник я верну тебе ее причесанной, умытой и одетой.
— Одетой? — я чего-то отчаянно не догоняла.
— Тебе нужна одежда, — уверенно кивнул Аррануш.
— Но я одета, — я, конечно, знала, что у этих странных человеков принято иметь целые шкафы заваленные всякими тряпками, но мне-то это было не нужно. По крайней мере, пока. Играть роль обычной человеческой девушки было еще рано.
Кажется, я сказала что-то не то, потому что именно после этой фразы началось все самое страшное.
Илис посмотрел на отца, отец посмотрел на сына, они поняли друг друга без слов. Хозяин выглядел уставшим и безнадежным, директор просто неприлично довольным. Сова смотрела.
— Забирай, — покорно согласился хозяин.
— Как забирай? Зачем забирай? Не надо меня забирать! — подскочив, я вцепилась в руку стоявшего рядом с креслом Илиса и заныла, дергая его за рукав. — Ты не можешь меня отдать. Это не честно. Так нельзя! Это жестокое обращение с подчиненной нечистью. Наказуемое деяние, между прочим!
— Ты преувеличиваешь. Ничего страшного с тобой не случится, только веди себя хорошо, — велел этот бессердечный тип, аккуратно пытаясь отцепить мои пальцы от своей рубашки.
— Но…
— Это для твоего же блага, — подал голос директор, — тебе нужно привыкать к простой человеческой жизни. И лучше это делать не в академии, среди кадетов.
— То есть, вы забираете меня в город? — подозрительно прищурилась я, ослабляя хватку.
— Да.
Быстро выпустив хозяйский рукав, разгладила его и дрожащим от радости голосом пообещала озадаченному хозяину, который не мог даже представить, как же я хотела посмотреть город:
— Я буду вести себя очень хорошо.
***
— Ты обещала хорошо себя вести, — долгую и угрюмую тишину нарушил Аррануш.
Мы сидели на удобной кровати, в уютной комнате, в городском доме директора, в которую меня заселили на выходные.
Я в своем пушистом мелком виде, он — в печали.
— И я честно выполняла свое обещание целый день, — возмущение мое было искренним, бурным и вполне заслуженным.
Когда этот экспериментатор уволок, еще слегка неадекватную, голодную и растерянную человекообразную рагру в выворачивающий наизнанку портал, прямо из своего кабинета, даже не дав толком попрощаться с бессердечным хозяином, способным сдать меня в любые руки сомнительной надежности, я выдержала это с достоинством. Только слегка подпортила интерьер директорской гостиной поздним, обильным и не до конца успевшим перевариться ужином.
Когда потащил по магазинам, в первом же из которых, увидев меня, степенная и важная дама с плохо скрываемой брезгливостью поинтересовалась с каких это пор магистр Грэнар начал подбирать на улице безродных бродяжек, я сдержалась. И даже не поотгрызала никому пальцы в четвертом по счету магазине, где с меня решили снять мерки.
Аррануш назвал это жуткое место «ателье» и велел делать все, что от меня потребуют. И я делала!
Весь день я вела себя прилично. Молчала, терпела, голодала и смиренно сносила все извращенные издевательства, которым меня подвергали. Даже сапоги согласилась надеть, что было для меня особенным подвигом.
С самого утра и до девяти часов вечера я изображала из себя человека, и все, чего хотела сейчас — чтобы меня оставили в покое и дали немного побыть рагрой.
— Ты должна привыкать к человеческому облику, — продолжал настаивать на своем директор.
После долгожданного ужина и десяти минут покоя в отведенной мне комнате, за которые мне с трудом удалось превратиться в рагру, привыкать к человеческому облику совсем не хотелось.
— Давайте я завтра начну к нему привыкать, сегодня уже сил никаких нет, — я все еще вела себя хорошо и даже не хамила, хотя очень хотелось.
— Каси…
— Я, — подтвердила гордо, подумывая уже о том, чтобы невежливо отбыть в соседнюю
