В марте 1931 году был снова арестован и приговорен к 5 годам лагеря по обвинению в контрреволюционной агитации. Снова был этапирован в СЛОН. В 1936 году оставшийся срок был заменен ссылкой в Архангельск, где работал в филиале НИИ электрификации лесной промышленности. 8 июня 1936 года вновь был арестован, приговорен к 5 годам заключения как 'социально опасный элемент' и направлен в Ухтпечлаг.
- Мда, жизнь у тебя точно не сахар, - прокомментировал я вслух услышанное.
- Живы - и слава Богу, - усмехнулся Олег. - Нам не привыкать, полстраны сидит, сотни тысяч расстреляны. Наверное, кто-то и впрямь за дело, да только ярлык врага народа могут приклеить к кому угодно, по малейшему донесению. Да и к уголовникам при новой власти в тюрьмах и лагерях почему-то отношение не в пример лучше, чем к осужденным по политическим статьям, хотя ведь лагерное начальство знает, что многие оказались здесь по ложному навету.
- Может, и так, - осторожно согласился я. - Только что тут можно сделать? Против такой машины рыпнешься - вмиг раздавит.
- Да и не рыпнешься - раздавит. Если уж пропадать - то хотя бы с честью, со знанием того, что ты человек, а не тварь дрожащая, как писал старина Достоевский.
- Ну да, на миру и смерть красна, - усмехнулся я. - Только все же хотелось бы еще по возможности пожить.
После чего негромко а-капелла исполнил первый куплет известной в моем времени песни 'ЧайФ':
'А не спеши ты нас хоронить
А у нас еще здесь дела
У нас дома детей мал мала
Да и просто хотелось пожить...'
- Сам сочинил? - спросил Олег.
- Знакомый один, - отмазался я традиционной фразой. - Ты лучше мне про вашего главного расскажи, про Мороза.
- Про Мороза? Хм, занятный человечишко... Служил в системе ОГПУ, был осужден на 7 лет за превышение полномочий в 1929-м, а спустя полгода назначен начальником Ухтинской экспедиции Управления северных лагерей ОГПУ особого назначения. Судимость с него сняли и восстановили в партии, если не врут, осенью 31-го, но еще летом того же года он стал начальником Ухтпечлага.
- Выходит, даже зек может оказаться на руководящих должностях?
- Ну, мне это точно не грозит, я в партии не состоял, в ОГПУ не служил, да и статья у меня другая.
- Мне тоже, я был простым докером, и тоже беспартийным.
- В общем, Ухтпечлаг при Морозе расширяется в условиях, при которых не требуется ни конвоя, ни строя. Природа сама помогает НКВД, отгородив лагеря от страны непроходимыми лесами. Бежать некуда. Тайга и тундра, гиблая, скудная земля.
Тысячи людей годами живут в землянках, палатках и хибарках, строя модернизированные шахты, промыслы и верфи... ЗеКа сотни километров тащат на руках пятисотпудовые крелиусовские буровые станки. Мороз говорит, что ему не нужны ни машины, ни лошади, мол, дайте побольше заключенных - и он построит железную дорогу не только до Воркуты, а и через Северный полюс. Готов мостить болота заключенными, бросает их запросто работать в стылую зимнюю тайгу без палаток - у костра погреются! - без котлов для варки пищи - обойдутся без горячего! Трудами ГПУ и Мороза север превратился в гигантскую каторгу. В то же время собирает наилучших специалистов из других лагерей и создает им более-менее сносную - а по зековским меркам и просто роскошную - жизнь. Иные даже жилье получили и возможность выписать семью. Такой вот человек он - старший майор государственной безопасности Яков Моисеевич Мороз.
- Ясно... А сколько народу в Ухтпечлаге, не в курсе?
- Несколько тысяч, точнее не скажу. Кого здесь только нет... О представителях великой и многонациональной Страны Советов я и не говорю. Много корейцев и китайцев, некоторые еще на воле успели обрусеть. Есть ассирийцы, уйгуры, тюрки, персы, афганцы... Англичане имеются, итальянцы, испанцы, голландец, француз, даже американец... Есть тут и японец, Исизо Харима зовут. Сам с ним не общался, но видеть видел. Арестовали в 1933 году на 10 лет, в Ухтпечлаг прибыл из Белбалтлага.
- Все, наверное, по 58-й?
- А ты как думал?! Она самая, любимая статья нынешних вертухаев... А кстати, видел памятник Пушкину?
- Это который в центре лагеря?
- Он самый, из кирпича и бетона, в этом году установили к 100-летию роковой дуэли. Его автор тоже тут срок мотает. Мотал, вернее... Авиатор, художник и священник Николай Бруни, с этим я пару раз общался. Рассказывал, что его предок Федор Бруни одним из первых рисовал Пушкина на смертном одре. Видал, какая ирония судьба! Этого же в шпионаже обвинили, якобы сотрудничал с французской разведкой. Между прочим, за памятник Бруни удостоился недельного свидания с женой.
- А почему мотал? Выпустили?
Олег помрачнел, глубоко затянулся и загасил докуренный практически 'в нуль' чинарик об доску.
- На днях суд был, к высшей мере приговорили. Якобы внедрял религиозные традиции среди заключенных. Отправили в расстрельный лагерь на реку Ухтарка. Может, уже и расстреляли, сразу по прибытии.
Мы молча сидели, думая каждый о своем. Надо же, а вот отца Иллариона, который в пяти метрах от нас сидит, ящики сколачивает, не трогают. Или тоже уже на мушке у лагерного начальства? Как я понял, этот Мороз - жук себе на уме: мягко стелет, а спать жестковато.
Вечером, когда более-менее свежие мы, работавшие в пределах лагеря, и измученные вторым днем пахоты на скважине политические собрались в бараке, появился Северцев. Румянец с морозца придавал его лицу какое-то новогоднее выражение. Как оказалось, такая мысль посетила меня в тему.
- Так, граждане осужденные! Новый год через неделю, и по такому случаю в клубе к вечеру 31 декабря готовится праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. По случаю празднования Нового года рабочий день будет сокращен. В концерте помимо осужденных участвуют и вольнонаемные. Почти каждый отряд делегировал участника, пока кроме нашего. Может быть, у кого-то есть талант к песням или пляскам? Никто не хочет поучаствовать в мероприятии?
Все молчали, молчал и я. Если решил не выделяться, то и не фиг резвиться лишний раз, лезть на рожон. Хотя другой на моем месте мог бы и заявить, что занял второе место на городском конкурсе художественной самодеятельности города Одессы, и его приглашал в свой оркестр сам Утесов. Но я поставил себе задачу спокойно отмотать срок и выйти на свободу пусть и со справкой в кармане, но полноценным, как принято выражаться, членом общества. Слышал, правда, что зекам предлагали воевать в штрафбатах, про то и сериал неплохой видел, вот только не помню, когда их ввели. Пожалуй, к 1943-му штрафники уже вовсю проливали кровь, искупая свою вину , так что при желании и я могу успеть повоевать в составе штрафного батальона, ежели поступит такое предложение. Либо дождаться освобождения и потом уже прийти на призывной, попросить зачислить меня в ряды Красной армии хотя бы рядовым. Или все равно в штрафбат отправят как неблагонадежного?
Блин, не навоевался, родимый. Мало тебе было чеченских баталий, теперь вот на Великую Отечественную потянуло... Да, потянуло! Если все по углам зароются, то кто Родину будет спасть?! Высокопарно? Есть немного, но суть от этого не меняется. Понятно, что и без моего участия в предыдущем витке истории СССР разбил гитлеровскую Германию, но я же сам себе не прощу такого малодушия.
Правда, еще вопрос, доживу ли я до момента, когда передо мной распахнутся лагерные ворота. Зашлют, чего доброго, в тайгу, и откину там коньки, несмотря на свое завидное по здешним меркам здоровье. Или выйду инвалидом, каким-нибудь чахоточным, как не дождавшийся конца этапа Петрович. Может, если не косячить, и удастся прокантоваться при заводике в более-менее благоприятных условиях.
Через день, так же вернувшись со смены, обнаружил в бараке осунувшихся Копченого, Клыка и Креста. Глаза Козьева горели злобой, и он не нашел ничего лучше, кроме как докопаться до дневального, отвесив малахольному крепкую затрещину. Митяй с криком 'За что?' улетел в угол барака.
- Было бы за что - вообще прибил бы, - пробурчал Копченый, растягиваясь на шконке.
