- Пожрать бы сейчас, - мечтательно добавил Клык. - Как утром бурдой накормили, так во рту ни крошки. А я все свои запасы еще на этапе подъел.
- У меня сухарей малость осталось, - предложил я.
- О, ништяк! А чифирек мы сейчас на 'буржуйке' сообразим.
Вместо чайника - принесенная кем-то жестяная банка из-под невесть как попавшего на зону яблочного повидла. Самого повидла, ясное дело, в банке и след давно простыл, а вот для кипячения воды, призванной впоследствии при добавлении заварки стать чифирем, да что бы хватило человек на десять разом - самое то.
Кто-то из зеков, включая прибывших ростовским этапом, тоже выразил желание поделиться. Не всех успели обобрать на пересылках и на первом лагерном шмоне, нашелся к сухарям и небольшой шматок сала - чуть менее долгоживущий продукт. Кто-то протягивает Клыку ложку с заточенной с одного края ручкой, и тот принимается резать сало тонкими кусочками, аккурат на каждого забившегося в этот угол едока.
Ну и несколько кусков сахара пришлись кстати. Так что через полчаса мы - десятка полтора зеков - сидели большим кружком, обжигаясь, пили по очереди жестянки ядреный чифирь, закусывали чем Бог послал, и трепались обо всем подряд. Узнав от ростовских, что с их этапом пришел и Валет, Копченый приподнял левую бровь:
- Так мы ж с ним в сызранском СИЗО чалились! И че, он уже коронованный? Ну, если завтра появится, встречу как родного.
Народ начал постепенно расползаться, готовиться ко сну.
- Мож кто в святцы желает, граждане осужденные? - поинтересовался Крест, который невесть как умудрился протащить в зону колоду карт.
- А на что?
Это очухавшийся Митяй решил проявить интерес к карточным играм. Ой, балбес... Но отговаривать его - себе дороже, блатные могут не простить.
- А че ставишь?
- Сахар есть.
- Отлично, а я кисет махры ставлю.
- Дык я ж не курю!
Вот наивный чукотский мальчик! Он еще надеется выиграть этот самый кисет! Святая простота, как говаривал кто-то из еретиков, когда старушка подкинула в его костер дровишек.
- Ниче, махра - она завсегда сгодится, обменяешь на что-нибудь, - щербато оскалился Крест.
Уверенный в итоге карточной игры, я помочился в стоявшее в тамбуре ведро, которое надлежало опорожнить все тому же Митяю либо Витьку, и залег на нары. Только накатила дремота, как был разбужен криком Митяя:
- Ты чего, Крест, шельмуешь?!
Я с трудом выбрался из забыться, повернув голову в сторону закутка, где засели картежники.
- Че ты сказал, падла? - с видом возмущенного праведника поинтересовался Крест.
- Чего... Шельмуешь ты! - немного стушевался Митяй, однако все еще не растерявший решимости вывести лихоимца на чистую воду. - Я видел, как ты туза из рукава достал.
Вот же идиот! Неужто надеялся, что с ним будут играть по-честному? Вот и не фиг теперь строит из себя правдоискателя.
Я повернулся на бок, стараясь не вслушиваться в перипетии ожидаемо возникшего спора. Ясно, что ничем хорошим для запорожца это не закончится. Переть в его положении против целой кодлы блатных - верное самоубийство.
- Братва, кто видел, что я шельмую? - донесся до меня голос Креста.
- Я не видел... Я тоже...
- Да чего ты смотришь, Крест?! - это уже вступил Копченый. - За базар отвечать надо, пусть ответит за свои слова.
- Че, фраер, народ требует, чтобы ты ответил за свой базар, - снова Крест. - Кровью ответишь или харчом?
Судя по возникшей заминке, Митяй явно стушевался.
- Не, ну че... Да вы че...
- Жало в бок хочешь?
Понятно, какой же ты блатарь без заточки. Интересно, правда, как успел ее изготовить за три дня сидения в карцере? Ложку заточил по ходу дела? Впрочем, мне-то какая разница, я вообще спать собрался.
И ведь уснул! А утром нас поднял все тот же Митяй, наш, похоже, вечный дневальный, которому лесоповал и прочие работы заменила работа в бараке. Как-никак нужно заботиться о том, чтобы у печурки всегда лежала поленница дров, которые он же и колет выданным ему тупым колуном. Чтобы в бараке всегда была чистота, а драить сучковатые полы ледяной водой - то еще удовольствие, неудивительно, что у Митяя уже через несколько дней после нашего заселения сюда руки красные и в цыпках. Чтобы бочка для воды у входа всегда была полной, а ведро под парашу - пустым. И еще нужно успеть днем вздремнуть, потому что ночью приходится следить за тем, чтобы огонь в печке не потух. Потому что у печурки в том числе стоит и наша обувь, к утру она должна высохнуть. Особенно это касается тех, кто впахивает в тайге. Летом всем будет попроще, если только доживем.
В это утро Митяй нас будил без энтузиазма. Следов членовредительства на нем заметно не было, но настроение дневального свидетельствовало о том, что ему пришлось отдать ворам то, что они хотели. Урок дурачку на будущее - не садись играть с блатарями в азартные игры, обдерут как липку.
На счастье Копченого, начальника отряда отправили в командировку в Сыктывкар, теперь его не будет насколько дней, а вместо него поутру на построение зашел молодой сержантик, который и прояснил ситуацию. Он проверил списочный состав, как будто за ночь кто-то мог сделать отсюда ноги в бескрайнюю тайгу на верную смерть, собрал 'нефтяников' и потащился с ними за семь километров к разрабатываемой скважине. Воспользовавшись таким подарком, наши отрицалы и еще пара урок устроили себе выходной, я же по привычке отправился на ремонтный завод. С работавшими там людьми, в частности в столярном цеху, мне было комфортнее, чем с нашими уголовниками.
А вечером, вернувшись с завода, обнаружил в бараке откинувшихся с карцера Валета и его подельника. Блатные с ростовского этапа и нашего уже успели скорешиться, весело потягивая чифирь и треская консервы. Откуда они у них взялись - непонятно, Остальных - и меня в том числе - в свой круг не зовут, да и не очень-то хочется. Я по-прежнему стараюсь придерживаться нейтралитета, все еще веря, что такое в лагерной среде возможно.
Лежу на своей шконке, вспоминаю Варю. Валет что-то рассказывает, слышу громкий смех, вроде как хрипло каркает Копченый, да подвизгивает харьковский зечара по кличке Сапог. Тот самый, которого я в бане отправил в нокдаун. Не знаю, почему Сапог, мне это неинтересно. Кстати, уже на следующий день он форсил в экспроприированной у кого-то из политических шапке. Побитый молью и временем треух из непонятного зверя, но всяко лучше, чем разгуливать по такому морозу с голым кумполом.
Похоже, Валет без вопросов взял масть и теперь считает себя негласным хозяином отряда. Пусть считает, пока это не войдет в конфликт с моими интересами. Хочется верить, что до этого не дойдет. Куковать мне в ИТЛ еще долго, а наживать врагов совершенно ни к чему. Просыпаться ночью от каждого шороха - надолго меня не хватит, стану неврастеником и в итоге сам кого-нибудь завалю.
До отбоя еще около часа, да и кто тут будет следить, 'отбились' зеки или нет, тем более отрядный в командировке. Еще спустя несколько минут кто-то трогает меня за плечо. Поворачиваю голову - Клык.
- Клим, там с тобой Валет хочет потолковать, - негромко говорит он.
Что ж, мы не гордые, можно и потолковать. Легко спрыгиваю вниз, в вязаных носках - спасибо Варе за передачку - по холодному полу, неторопясь - надо же соблюдать видимость достоинства - двигаюсь в сторону угла, где тусуются наши блатари в дрожащем свете керосиновой лампы. Подхожу, присаживаюсь на освобожденное место напротив Валета, подгибаю под себя ноги, чтобы не морозить ступни. Тот, попыхивая цигаркой, какое-то время молча, с прищуром на меня смотрит, я взгляд не отвожу, стальные смотрят на нас - кто кого. Наконец игра в гляделки заканчивается с ничейным результатом, и Валет, передав свой бычок Сапогу, который тут же жадно затягивается, протягивает мне сухарь и банку рыбных консервов, где еще осталось немного содержимого:
- Угостись.
- Благодарствую.
Принимаю банку и неторопясь подчищаю ее сухарем. Хочется вылизать жестянку до блеска, но вынужден поддерживать реноме. Практически пустую банку у меня забирает Клык.
