Можно, конечно, использовать и совок с кочергой, стоявшие возле печки, но до них еще нужно добежать, а не факт, что такая возможность представится.
Еще и клопы эти... Тряпки, которые призваны нам заменять матрасы и одеяла, равно как и подушки, по консистенции больше похожие на валуны непонятного цвета - все это мы получили под лейблом 'постельное белье'. Причем после санобработки, как нас уверял завхоз. Но либо санобработка была так себе, либо - что скорее всего - наш этап сам завез в лагерь паразитов, оседлавших наши тела. Политические, приходившие ночевать с нефтяных разработок, плевать хотели на клопов, они спали без задних ног, а вот мне такое соседство с кровопийцами доставляло серьезный дискомфорт.
К счастью, в эту ночь урки не стали на меня наезжать, и под утро, когда барак уже дрых в полном составе, за исключением подкидывавшего дрова в печь Митяя, я тоже задремал. Вроде только закрыл глаза - а уже команда дневального: 'Подъем!'. Валет с Копченым, впрочем, продолжали 'давить массу', как говорили у нас в армии. Вот уже вторую неделю они прикидывались больными, и сержант явно на них махнул рукой, предпочитая не связываться с уголовным элементом.
'Что же мне теперь, каждую ночь вот так не спать? - думал я, в легкой прострации, словно сомнамбула, двигаясь от столовой к ремзаводу. - И надолго меня хватит? В сменку подежурить никого не попросишь - ни политических, ни, тем более, уголовников, которые под Валетом и Копченым ходят'.
От отца Иллариона не укрылось мое состояние, когда я заглянул в столярку погреться. На улице сегодня было особенно морозно, градусов 25 ниже нуля, а в столярном цеху бойко горела печка, обложенная на всякий случай кирпичами, которые тоже неплохо нагревались, отдавая тепло окружающему пространству.
- Что стряслось, Клим? - спросил священник, не отрываясь от работы.
- Да нет, нормально все, отец Илларион...
- А я вижу, что терзает тебя что-то. Скажи - легче станет.
И словно какую-то пробку выдернул старик. Слова из меня полились сами собой. Нет, всю свою историю, конечно, я не рассказал, ни к чему впутывать батюшку в такие дела, если уж я решил до последнего выдавать себя за Клима Кузнецова. А вот о разговоре с Валетом, в котором упоминался отец Илларион, и последующей затем бессонной ночи покаялся.
- Не переживай, - успокоил меня собеседник.
- Да я и не переживаю особо.
- Переживаешь, я же вижу, - скупо улыбнулся священник. - А если бы перед сном вчера помолился - Господь тебя утешил бы. Молитву знаешь хотя бы одну?
- Отче наш, иже еси на небеси...
- Хорошая молитва. Но для успокоения лучше читать вот это: 'Богородице Дево, радуйcя, Благодатная Мария, Господь с Тобой: благословенна Ты в женах,
и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим,
без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем. Аминь'.
- Эдак я с первого раза и не запомню.
- А я на листочке сегодня вечером начеркаю тебе карандашиком, а завтра поутру отдам.
Так и договорились. Перед сном, раз не помнил молитву от батюшки, про себя прочитал знакомую 'Отче наш'. А в сновидениях своих я увидел отца Иллариона. Сидит тот будто бы на пенечке, смотрит на меня и грустно так улыбается. Хочу к нему подойти, а ноги не слушаются. А батюшка, посидев, встает, осеняет меня крестным знамением, поворачивается и медленно уходит. И я не могу сдвинуться с места, ноги будто приросли, и такая печаль меня обуяла - что хоть в петлю лезь. А силуэт священника так и растаял в тумане...
Наутро, проснувшись, решил рассказать батюшке свой сон, может, объяснит, к чему это было. Однако, появившись на ремзаводе, даже еще не дойдя до столярки, я увидел выходящего мне навстречу Олега Волкова. Глаза его были опухшими, словно он недавно плакал, а губы дрожали. И словно ножом по сердцу резануло.
- Что случилось?!
- Отца.... Отца Иллариона ночью убили.
На какой-то миг я оцепенел, оглох и онемел. В глазах потемнел, колени подогнулись, и я оперся рукой о холодный кирпич стены. Глубоко вдохнул в себя морозный воздух, немного прочистивший мозги.
- Кто? - выдавил я из себя.
- Сам не видел, но говорят, ваши верховодили - Валет и Копченый. А было несколько человек.
- Ясно... Как это было, знаешь?
- Опять же по слухам. Вроде как вывели на мороз раздетого до подштанников и босого, облили из ведра холодной водой. А Валет якобы смеялся, мол, вот тебе наше воровское крещение, батюшка, благословляем. Так и оставили стоять, не давая с места сдвинуться, пока не окоченел. Уркам все можно, это мы, политические, прав не имеем. Их же и не сдаст никто, кому охота проблемы иметь. А я вот увижу Мороза и расскажу, как все было. Может, и не сделает ничего, или даже мне хуже будет, но совесть моя останется чиста.
Я обессиленно сел на пень, не обращая внимания на трещавший мороз, которого даже не чувствовал. Сидел так неизвестно сколько времени, которое спрессовалось для меня в одну тягучую субстанцию, пока Олег не тронул меня осторожно за плечо:
- Клим, зайди в столярку, погрейся. Я там чай заварил, без сахара, правда...
- Извини, сначала нужно одно дело сделать. Где сейчас тело батюшки?
- В 'мертвом бараке'. Это...
- Знаю, спасибо.
- Эй, ты куда? - окликнул меня Сеня Говорков с моего этапа, тоже припаханный в грузчики.
- Я скоро, - отмахнулся, не оборачиваясь.
'Мертвый барак' представлял собой небольшое деревянное строение на отшибе лагеря, куда складировались трупы умерших. Заведовал им старик лет 70 по фамилии Корешков, из зеков, который уже и забыл, сколько сидит, в Чибью его перевели в начале 1930-х из Красноярского края. Это был однорукий инвалид, непригодный к валке леса и других работ, связанных с физической нагрузкой, вот и определили его в морг, приглядывать за трупами.
- Отец Илларион? А как же, привезли его с утра, скоро должен врач прийти, составить заключение, - прошамкал Корешков, сидевший за столом в предбаннике морга возле весело горевшей 'буржуйки'. - Жалко батюшку, хороший был человек, говорят, воры его замучали. Привезли в одних подштанниках, а они в ледяной корке. И за что, спрашивается?! Спасу от них нет, от воров-то...
- Могу я посмотреть на тело?
- На кой тебе?
- Мне нужно.
- Да смотри, жалко, что ли... Только какой интерес на мертвых смотреть? Они от того живее не станут. Ладно бы родней ты ему приходился, а так что ж...
Под бормотания Корешкова, вооруженного керосиновой лампой, мы зашли в мертвецкую, где на полках лежало несколько трупов в исподнем. Не иначе, из тайги привезли работяг, не выдержавших работы на износ, а захоронить еще не успели.
- Вот он, - подсветил сторож.
Отец Илларион в посмертии казался еще более маленьким и сухоньким, чем при жизни. В бороде все еще отсвечивали ледышки, которые так и не растаяли в 'мертвом бараке'. Подштанники, так и есть, в ледяной корке. Выходит, и впрямь водой обливали. Неужто все это из-за меня? Проучили таким образом, выходит, чтобы понты не кидал... Ну ладно, за мной не заржавеет.
Снова меня затопила ненависть. Но, пока шел к своему бараку, немного пришел в себя. Однако это не изменило моих планов, просто я просчитал, как буду действовать, решив. Что не буду тратить время на разговоры. Толкнув дверь барака, не разуваясь, двинулся к воровскому углу, держа правую руку в кармане, наощупь вдевая пальцы в отверстия кастета.
Урки уже проснулись, хотя иногда могли дрыхнуть и до обеда. Мало того, они в данный момент занимались ни чем иным, как насильничали несчастного Витюшу, которому Валет уже успел дать погоняло Верка. Под смешки и унизительные комментарии остальных урок вы данный момент нашего чушка имел в задний проход Копченый, покряхтывающий от удовольствия. При этом остальные еще и успевали хавать, видно, Митяй уже наловчился приносить им еду сюда из столовой. Эта сцена подняла во мне еще одну волну ненависти. Нет уж, кастета вам будет мало, оприходую вас кочергой.
