- К счастью, нет, но мог. И еще не факт, что выживет.
- Ну-ка рассказывайте, что там произошло.
- Там случился самый настоящий бунт, вернее, бойня между урками и остальными, где-то человек пятьдесят на пятьдесят. Начальник лагеря Мороз даже Ежову не открыл всей картины произошедшего, а когда с ним начали работать мои ребята - сразу раскололся. Еще и мои подчиненные провели небольшое расследование. Началось все с того, что урки убили какого-то батюшку из заключенных, с которым сблизился Сорокин. Причем не просто убили, а еще и издевались, обливая его раздетого на холоде водой. Ну, наш подопечный и отомстил, как в Одессе, отправил зачинщиков в лагерную больничку. А блатные, как они себя называют, в свою очередь, вызвали Сорокина на толковище. Да только тот пришел не один, вот и получилось - стенка на стенку. Если в подробностях, то наш хронопутешественник своим тесаком порубил всех блатных главарей, ну и еще кого-то из шавок помельче. Там такое творилось, что очевидцы сами толком ничего не помнят.
- А дальше что? Сорокин жив остался?
- Живой, он же у нас везунчик! Его Мороз в карцер определил, в холодный, без телогрейки, а он возьми и обезоружь конвоира, который его вел в карцер. Забрал у него винтовку с патронами, снял верхнюю одежду, самого конвоира отнес в мертвецкую и там спеленал, оставив с кляпом во рту. Сторожа однорукого тоже связал, чтобы шум не поднял раньше времени. После этого завернул в столовую, взял три банки тушенки и буханку хлеба, нож со спичками, и покинул пределы лагеря.
- Что значит покинул? Просто так взял и вышел? Хороша же там охрана...
- Не вышел, товарищ Сталин, выехал. На аэросанях. Взял и угнал аэросани, представляете? Протаранил ворота - только его и видели. Самое смешное, что вместе с ним на этих аэросанях уехал и Мороз. Только не в кабине, а на капоте, вцепившись пальцами в передок. Можно сказать, его спиной или тем, что пониже, Сорокин ворота и таранил. А когда отъехали на несколько километров, он остановился, стащил с капота Мороза и отправил пешком в лагерь, предварительно отобрав у того наган.
- Экий ловкач, - цокнул языком Сталин. - И не пристрелил Мороза, хотя и следовало бы. Думаю, нам такие начальники лагерей не нужны, они позор исправительной системы. То бунт у них, то побег. Завтра Берии подскажу, что в Ухтпечлаг понадобится новый руководитель. Так что там дальше?
- Пропал в тайге наш Сорокин. Ежов прилетел на следующий день и тут же организовал поиски, в том числе с воздуха. К северу от лагеря километрах в двухстах обнаружили глубокий след, но с высоты трудно было понять, человек прошел или какой-нибудь лось. В общем, следы Сорокина затерялись в тайге, я дал команду продолжать поиски, но уже под нашей юрисдикцией, хочется верить, что клиент еще жив и мы все же его найдем. Больно уж он везучий.
Сталин поднялся, задумчиво прошелся по кабинету, попыхивая трубкой. Да, действительно, настоящий везунчик. Если и в этот раз выживет в зимней тайге почти без припасов... Очень хотелось бы с ним пообщаться с глазу на глаз.
Власик кашлянул, привлекая внимание Хозяина. Тот кивнул, мол, говори.
- Ежов арестован как изменник Родины, сегодня вечером самолетом его уже должны доставить в Москву. Я, пожалуй, поприсутствую на первом допросе. Хочется посмотреть, как эта гнида будет изворачиваться... А вот это, товарищ Сталин, я оставил на десерт.
- Что внутри? - спросил Вождь, принимая папку с завязанными тесемками. - Здесь на титульном листе ничего не написано.
- А это, товарищ Сталин, те самые показания из сейфа Ежова, - едва ли не светясь от гордости, доложил Власик. - Все, что рассказал наш Сорокин на допросах, собрано здесь. Я почитал только начало, смею заверить - показания очень любопытные.
- Что ж, сейчас же с ними и ознакомлюсь, - Сталин аккуратно положил папку на стол. - Еще что-то есть?
- Вроде бы все рассказал, товарищ Сталин.
- Тогда можете быть свободны... И кстати, пусть Ежов переночует не в самых лучших условиях, а с утра завезите его сюда. Хочу пообщаться ними лично, а затем уже поеду в Кремль на совещание.
- Понял, товарищ Сталин.
Власик ушел, неслышно прикрыв за собой дверь, а Отец народов сел за стол и неторопливо развязал тесемки. Открыв папку, достал первый лист и, в очередной раз пыхнув трубкой, углубился в чтение.
Глава XV
Во сне ко мне снова приходила Варя. Она сидела на краю топчана и легонько перебирала пальцами мои волосы. Я глупо улыбался, молчал, она тоже молчала, и мне было очень, очень хорошо. А потом ее образ начал таять в воздухе, как тогда, в березовой роще, и я слабо позвал:
- Варя! Варя, я тебя прошу, не уходи.
Но она ушла, так и не произнеся ни слова.
Я проснулся. Проснулся весь в липком, холодном поту. Кости ломило неимоверно, но температуры точно не было, что и подтвердил Фрол Кузьмич, оторвавшись от копошения возле остывшей под утро печки.
- Видно, зелье мое на пользу тебе пошло, - с удовлетворением заметил он. - А что за Варю ты в бреду поминал?
- Варю? А-а-а... Это одна моя знакомая.
- Ясно, - хмыкнул в бороду охотник. - Пойду в чайник снежку накидаю.
Через полчаса мы сидели за столом, уминая нехитрую снедь, где главным блюдом была пшенная каша с кусками свиной тушенки.
- Это из моих запасов, твою последнюю банку пока не брал, - пояснил с улыбкой Кузьмич.
Так же на столе были сухари, вяленая оленина и мед с орехами, а в финале Фрол Кузьмич наполнил мою кружку ароматным, настоянным на разнотравье чаем. Айве хозяин тоже кинул в чеплажку каши с тушенкой, и она неторопясь лакала свою порцию, изредка косясь в нашу сторону.
Я радовался своему жору, значит - иду на поправку. Последние крошки Кузьмич аккуратно смахнул со стола в ладонь и отправил себе в рот, в котором виднелись вполне здоровые зубы во вполне приличном количестве. Похоже, с цингой они не дружили, а вот мои десны уже начинали кровоточить, о чем я с грустью сообщил хозяину зимовья.
- А для того и растет на наших болотах клюковка, чтобы от болезней разных помогать, - заметил Фрол Кузьмич. - Она у меня и замороженная тут имеется, и в сушеном виде. Я тебе отвар будут давать пить, пока не поправишься, а опосля просто для здоровья принимать ее можно.
- В качестве профилактики, - подсказал я.
- Не знаю, про какую филактику ты говоришь, но при цинге клюква - первое дело.
Кузьмич помолчал, а затем, взглянув мне в глаза, спросил:
- А ты, мил человек, ежели не секрет, за что в лагерь угодил?
- За девушку одну вступился. В Одессе дело было, я докером работал, а она была комсоргом порта. Сидели в кафе, тут одна компания начала в ее адрес колкости отпускать, ну я и подошел к ним, попросил извиниться.
- Не захотели? - скорее утверждая, чем спрашивая, хмыкнул хозяин.
- Угу, еще и на меня начали бочку катить. Предложил выйти поговорить на улицу - они прямо в кафе устроили разборки. Положил там всех, а сынок какого-то там партийного начальника со сломанной челюстью оказался в больнице. Вот за него-то, так думаю, мне шесть лет и впаяли.
- А твою кралю часом не Варей звали?
- Хм... Она.
- Ну, я так и подумал, - дернул себя за бороду Кузьмич. - А в какую сторону таперича путь держишь?
Сказать? Ну а что, и так понятно, что иду на север, а что там может быть, кроме Архангельска? Левее к западу, правда, финская граница... В принципе, охотник вызывал у меня доверие, почему бы и не поделиться планами, которые пока пребывали, между прочим, в весьма зачаточном состоянии.
- На север иду, думаю, может, удастся в Архангельске пробраться на какое-нибудь заграничное судно. А там... Просто уплыть подальше.
- Дык навигации сейчас никакой, до мая, считай, льды стоять будут. Доберешься до Архангельска, начнешь бродить по городу, искать жилье и пропитание, тебя первый патруль и прищучит. Или люди добрые сдадут, разницы нет.
- Так что же вы предлагаете?
