- Что ж это за упражнения такие? - поинтересовался он.
- Восточные практики, - не подумав, брякнул я. - Индия и Китай, там все это и зародилось.
- Ты что ж, и в Индии с Китаем бывал?
- Э-э... Да нет, это мне показал один моряк, который в Южном Китае жил почти год и научился у местных монахов.
- Гляди ты, - покачал головой Кузьмич.
После занятий энергия меня переполняла, и я попросил хозяина придумать мне какое-нибудь занятие.
- Чем же тебя занять-то, - задумчиво почесал тот пятерней в своей шевелюре. - Даже и не знаю. Шкурки обрабатывать ты не умеешь, а боле и делов-то нет. Может, книжку тебе дать почитать? Завалялась тут у меня одна, я ее в детстве еще почитывал от скуки.
Книжка называлась 'Сказанİе о венчанİи Русскихъ царей и императоровъ' за авторством некоего П. П. Пятницкого. Издана она была в приснопамятном 1896 году и изобиловала старорежимной орфографией. Однако, несмотря на яти и прочие пережитки, читалась легко, и я сам не заметил, как углубился в тонкости царских порядков.
Тем временем Фрол Кузьмич занялся приготовлением обеда, и запах неизменной каши с мясом вызвал в моей ротовой полости обильнее слюноотделение. Аппетит у меня после болезни и лагерной баланды тоже прорезался будь здоров, Кузьмич крупы и тушенки не жалел, равно как и других припасов, и я уже начал опасаться, как бы продовольственные запасы моими усилиями преждевременно не истощились. Но охотник на мои высказанные вслух опасения только махнул рукой, мол, по твою душу хватит, а кончится - к марту он на санях из поселка привезет еще припасов.
- Неудобно все же как-то, тебе же эти припасы достаются не бесплатно, - сказал я Кузьмичу.
- Неудобно серить, штаны не снямши, - грубовато пошутил Фрол Кузьмич. - Что ж я, человека сухарем буду попрекать? Эдак и озвереть недолго.
- Тогда уж не знаю, чем тебе и отплатить.
- Придет время - отплатишь. Жизнь штука хитрая, еще незнамо, как повернется.
И впрямь, жизнь - штука непростая, в чем я уже не раз убеждался.
* * *
Ежова трудно было узнать. Левый глаз заплыл, зрачок правого вяло блуждал, не в силах сосредоточиться в одной точке. На скуле кровоподтек, губы в корке запекшейся крови, левая рука висит плетью... Сидел он на стуле как-то скособочившись на правую сторону, похоже, ребрам также серьезно досталось. Берия недовольно поморщился, блеснув стеклами пенсне:
- Товарищ Якушев, что, нельзя было как-то поаккуратнее?
- Так ведь не признается, сволочь, в подготовке государственного переворота, - с ненавистью посмотрел в сторону избитого следователь.
- Гриша, выйди-ка минут на пять, я тебя позову.
Когда следователь покинул помещение, и Берия с Ежовым остались один на один, новый нарком внутренних дел сел на табурет напротив прежнего главы ведомства.
- Что же ты, Ежов, упорствуешь? - с легким недоумением поинтересовался Берия. - Подвизался к троцкистам, заговоры устраиваешь, так имей смелость признать свою вину.
- Не было этого, - едва слышно произнес Ежов.
Кровавая корка на губах бывшего наркома лопнула, и губы засочились красным.
- Может быть, и путешественника из будущего не было?
Зрачок экс-наркома метнулся влево-вправо и снова остановился на Берии.
- Так, значит, вы в курсе?
Ежов, не будучи близко знаком со своим преемником, обращался к нему на 'вы', тогда как Лаврентий Павлович особо в этом плане не церемонился. Да и ситуация была в его пользу.
- А как ты думал? Рассчитывал оставить все в тайне? Товарищ Сталин тоже в курсе, именно он мне и поручил провести с тобой этот разговор.
- Я могу отдать все документы...
- Не стоит волноваться, они уже у товарища Сталина. А вообще есть у нас с Иосифом Виссарионовичем подозрение, что ты, Николай Иванович, узнав о своей предстоящей, скажем так, отставке, решил затеять мятеж. Сыграть, так сказать, на опережение. Хотя, как говорил мне товарищ Сталин, мыслей снять тебя с должности у него не возникало. Не возникало до тех пор, пока он не узнал, что ты скрываешь от него и его товарищей появление в нашем времени этого Сорокина. И мало того, что скрываешь, еще и дал команду его уничтожить, чтобы, видно, он лишнего не наговорил. Но не повезло тебе, дошло письмо до товарища Сталина, отправленное Сорокиным на его имя в Кремль. А там оказалось написано много чего интересного, и о тебе в том числе.
Ежов молчал, опустив голову на грудь. Берия стал с табурета и подошел к бывшему наркому вплотную, пытаясь заглянуть в его единственный зрячий глаз.
- Я не планировал никаких заговоров, - опять чуть слышно произнес подследственный. - Это клевета.
- А вот твой заместитель Курский на первом же допросе показал, что ты предлагал ему сотрудничество в подготовке заговора. Шапиро и Рыжова также дали показания.
- Вы и их арестовали? - без особого удивления спросил Ежов, поднимая взгляд на Берию.
- И их, и многих еще арестуем, всех тех, кто входил в твою шайку. Ни одна гадина не уйдет от заслуженного наказания.
Ежов промолчал, снова опустив голову. Ему было трудно разговаривать, кажется, сломали челюсть, да и не хотелось уже ничего говорить. Он понимал, что его ждет, раз уж они не только до него, но и до его заместителя Курского добрались, не говоря уже о Шапиро и Рыжовой. Выходит, грядет очередная чистка и, к сожалению, одним из первых зачистят именно его, наводившего ужас на весь СССР Николая Ивановича Ежова. Сам не раз подмахивал приговоры, ставившие расстрельную точку или лагерное многоточие в биографии человека, даже не зная его истории. Сколько их таких заждались его на том свете, чтобы посмотреть ему в глаза... Если он, тот свет, конечно, существует.
В глубине души Николай Иванович верил в Бога и загробное царство, эта вера пришла к нему еще в детстве. Тогда он, 11-летний подросток, с такими же сорванцами купался в речушке Шешупе, протекавшей в нескольких километрах от Мариямполе - городке, откуда совсем скоро Коле предстояло уехать к родственнику в Петербург учиться портняжному ремеслу. В тот день он решил удивить мальчишек, донырнув до дна, находившегося метрах в трех от поверхности, и в качестве доказательства достать оттуда речную мидию беззубку, которых в этих местах было в избытке и которые прекрасно жарились прямо в скорлупе, брошенные в костер. Впрочем, удивить не столько мальчишек, сколько соседскую девчонку, которая с ними увязалась и теперь сидела на пологом, поросшем травой берегу, выставив на всеобщее обозрение свои загорелые ноги.
Самый маленький из компании, Коля хотел казаться хотя бы самым смелым. Вот и нырнул, да так, что тесемкой от штанов зацепился за притаившуюся на дне корягу. Купались-то в те времена голышом или в портках с подвязками, тогда и не знали, особенно в глухой провинции, что такое трусы. Да и сейчас он их не носил, по привычке под галифе натягивая все те же рейтузы.
А в тот раз, оказавшись в трех метрах под водой, с только что подобранной на песчаном дне беззубкой, он никак не мог освободиться от внезапного подводного плена. Накатила паника, пальцы не слушались, тесемка, так странно завязавшаяся узлом, упорно не рвалась. А воздух из легких вдруг резко ушел, и ушные перепонки сдавило так, что голову будто сдавило железным обручем. Водная гладь находилась так близко, он видел размытое солнце сквозь призму воды, казалось, только протяни руку... Он держался из последних сил, но чувствовал, что еще десять-двадцать секунд - и уже ничто не сможет его удержать, и он вдохнет воду, которая хлынет ему в легкие.
Вот в тот момент и случилось то, что впоследствии он мог объяснить лишь вмешательством свыше, Коля и увидел свет. Причем не сверху, где просвечивало солнце, а шедший на него параллельно дну, словно к нему плыла какая-то светящаяся рыба. Но даже угасающим от недостатка кислорода сознанием он понимал, что таких рыб в этой речушке быть не может. Свет тем временем приближался, и вот он уже заполнил собою все пространство. А затем Коля почувствовал, что он свободен, ничто уже не удерживает его выталкиваемое наверх тело. Судорожно, по-лягушачьи, он принялся дергать руками и ногами, пытаясь пробиться наверх, к воздуху. Пробив головой пленку воды, сделал глубокий вдох, наполнивший его легкие живительным кислородом. И тут же, словно сквозь туман, услышал голос друга Петера:
