Конечно, я понимала: она так ответила, чтобы незнакомка от меня отвязалась. Но на следующий день, заметив, что интерес женщины ко мне не пропал, я сама окликнула мачеху, когда та появилась на пороге кафе и остановилась, отыскивая меня взглядом.
— Я здесь! М-мама… Галя?
Вот так и пошло. Мама Галя и Анастасия-Стася-Стаська. Скорее, удочеренный ребенок, чем падчерица.
Мачеха часто смеялась, обнаружив такое совпадение наших с ее сыном имен. Говорила, что для нее это знак, не иначе. А вот какой — не признавалась. Лишь повторяла, пока я не привыкла, что был у нее один Стаська, а теперь появилось двое. И оба — любимые.
Еще долго я со страхом ожидала, когда же ей наскучит такая забота обо мне, видела, как переживал отец, появляясь с женой на пороге бабушкиной квартиры, но, к счастью, до сегодняшнего дня так и не дождалась.
И вот я снова возвращалась в ее город, в ее жизнь и в ее дом, который покинула почти пять лет назад сломленной девчонкой, но в этот раз уже повзрослевшей девушкой, знающей истинную цену людской доброте.
— Хватит прятаться, Стася. Ты больше не можешь жить одна вдали от нас с Гришей, я этого не хочу. Да и Нина Ивановна не хотела, ты ведь знаешь. Давай, не упрямься, девочка, возвращайся! Не захочешь жить с нами, подумаем о квартире. С тем наследством, что скопила твоя бабушка, и нашим с Гришей вкладом — обязательно что-нибудь подыщем!
Да, бабушка не хотела, я чувствовала, пусть и прожила полгода одна после ее смерти. Нравилось мне или нет, но мама Галя была права: чтобы ни случилось раньше, пришла пора оставить обиды в прошлом и выйти из тени. Я стала частью жизни Галины Фроловой, ее семьи… И я больше не сомневалась, что Стас меня забыл. Еще в школе он был эгоистичен и самоуверен для чувств, а теперь, со слов матери, и вовсе вел свободолюбивую, неподотчетную никому жизнь. В чем бы я когда-то ни призналась сводному брату и чтобы ни прочитала в его взгляде в ответ, мы были слишком юными, чтобы не наделать ошибок. Да, я возвращалась, но по-прежнему не собиралась претендовать на его территорию. Теперь у меня определенно было желание разграничить свою.
Самолет идет на посадку, в ушах шумит, и я откидываю голову на подголовник кресла. Держу глаза закрытыми все время, пока шасси мягко не касается посадочной полосы, и все пассажиры, наконец, облегченно выдыхают. Хлопают в ладоши, щелкают ремнями безопасности, а уже через пять минут, улыбаясь, торопятся к выходу из здания аэропорта, легко забывая друг друга.
Ну, здравствуй, город.
Я тоже тороплюсь вместе с ними, качу сумку по тротуару в сторону стоянки такси, хотя знаю, что отец с мачехой вернуться домой не раньше семи часов вечера. А Стас, со слов его матери, и того позже. Перебегаю пешеходную разметку, смотрю на часы, не позволяя колючему холодку от ожидания скорой встречи со своим прошлым пробраться под кожу.
Это всего лишь крупная вывеска с названием места прилета. Буквы, составленные в слово и ничего больше. Город, где живет моя семья. Но я волнуюсь. Сколько бы ни прошло времени с тех пор, как я отсюда уехала, — я все еще помню, что однажды он не принял меня. Как хорошо, что сегодня, когда стала старше, я знаю: в мире существую города больше и красивее, чем этот, и щедрее на тепло человеческих душ. Мачеха очень постаралась, чтобы это знание сделало меня сильнее.
Конечно, я спрашивала у мамы Гали о Стасе. Иногда. Как учеба? Поступил ли в институт? Чем интересуется? Он был ее сыном и вдали от него, проводя время со мной, она скучала по своему упрямцу и нервомоту, как любя его называла. Огорчалась, когда редко звонил. Я никогда не интересовалась его личной жизнью и отношениями. Не знала, знакомил ли он мать и отца с девушками. Встречался ли с Мариной, что так ему подходила. Дружил ли с ее братом. Однажды закрыв страницу, я запретила себе возвращаться к воспоминаниям, что причинили мне в юности столько боли.
Про меня Стас не спрашивал, никогда. На «мою» тему в их разговорах мачеха наложила табу еще в тот последний день моего пребывания в ее доме, когда в первый раз ударила сына по лицу. Я была уверена, что будучи такой же упрямицей, как он, она до сих пор не отказалась от своих слов. И неважно, что ему, возможно, уже давно нет до меня никакого дела. До смешной скелетины, что однажды призналась ему в любви, а затем бросила в лицо, как сильно ненавидит.
В любом случае, вся эта история давно осталось в прошлом двух подростков. Мы стали взрослыми, и я надеялась, что на этот раз сможем не осложнить жизнь друг другу.
— Девушка, вам куда?
— В Черехино.
— Это весь багаж?
— Да.
— Отлично. Поехали?
— Постойте! А сколько вы хотите…
— Договоримся!
— Ну, поехали!
И вот уже за окном мелькает дорога, таксист включает радио, и я, сделав звонок мачехе, всматриваюсь в незнакомый пейзаж. Удивляюсь, в какие сочные краски первые дни сентября раскрасили город.
Ключ лежит в траве у декоративного камня, у самого края ворот. Я не забыла, как они отпираются, и легко захожу во двор, вкатывая следом сумку. На долгую минуту останавливаюсь у края красивой, засаженной розами клумбы, чтобы окинуть взглядом дом, в котором живет мой отец, и в котором мне на некоторое время предстоит остаться, пока не подыщу себе съемное жилье.
До чего же здесь все изменилось! Или это я запомнила Черехино белым, в снегу, тогда как сейчас едва отполыхало лето? Даже ели вдруг оказались незнакомыми и высокими, туи — пышными, а ведь я так часто в ту зиму любила смотреть на них из своей комнаты. Точнее, из окна спальни сводного брата. Тогда между елями на заднем дворе стояли широкие деревянные качели, которые вечером так красиво освещал фонарь, а сейчас…
Я замечаю качели у новой, затененной декоративным виноградом беседки, оставляю сумку и иду по аллейке, чтобы увидеть задний двор… А сейчас на месте качелей стоит мотоцикл. Черный, хромированный и дорогой, насколько я могу судить, совершенно не разбираясь в этом виде техники. Вряд ли игрушка отца. Скорее Стаса.
Интересно, каким он стал — Стас? Наверняка, остался таким же красивым парнем, по которому сохнут девчонки. Я никогда не искала его в социальных сетях, не просила у мачехи показать фотографию. Много раз хотела, но всегда останавливала себя, напоминая, чьим был тот побег пятилетней давности. Тогда я сбежала без надежды на возвращение, с разбитым на осколки сердцем. Я так долго выздоравливала, что боялась даже воспоминания о пережитой боли. Нет, я так и не решилась.
Во дворе дома, в распахнутом настежь гараже замечаю автомобиль. Небольшую темно-синюю «Мазду», что вполне себе может принадлежать отцу. Я ничего не знаю о его пристрастиях и могу только предполагать, чья это машина, помня, что мачеха во всем предпочитает надежную классику. До сегодняшнего дня этот мир все еще оставался для меня чужим. Имела ли я право в него вторгаться? Не знаю. Сейчас я уже находилась в нем, мне осталось сделать всего лишь шаг.
Я поднимаюсь на крыльцо и вхожу в дом, воспользовавшись ключами. Переступив порог, заношу следом сумку и рюкзак. Оставив вещи в маленькой прихожей, снова, как во дворе, задерживаюсь в холле, чтобы окинуть его удивленным взглядом. За эти пять лет дом изменился и стал только уютнее. Даже не верится, что он когда-то, пусть недолго, но был и моим тоже. Сегодня он больше не кажется мне таким мрачным и незнакомым, как в мой первый приезд.
Я медленно прохожу холлом и останавливаюсь на пороге кухни. Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Еще осторожно, но искренне чувствуя радость, как будто действительно вернулась домой. Это кажется странным, и я спешу вымыть руки прямо здесь, потому что устала с дороги и потому что ужасно хочу выпить кофе. Включаю чайник, достаю из рюкзака и выкладываю на стол парижские гостинцы. А еще меня вдруг потряхивает, потому что я, кажется, слышу на лестнице чьи-то шаги.
Это девушка. Высокая незнакомка с белой гривой спутанных волос, вошедшая в кухню в накинутой на голое тело мужской футболке, босиком, явно не ожидавшая в это время здесь кого-нибудь встретить. Она спотыкается об меня, пусть и находится в пяти шагах. Застывает на пороге, испуганно оглядываясь через плечо. Бормочет, неловко обхватывая себя руками, чтобы прикрыть просвечивающуюся сквозь тонкий белый хлопок полную грудь:
