— Даже если ты скажешь — я все равно не поверю! Не поверю, слышишь! Замолчи!
И снова трудно дышать. Нам обоим трудно. Будто чья-то рука сдавила грудь, не позволяя вздохнуть.
Стас стоит раздетый и взволнованный, сдерживая себя. Я вижу надпись на его груди, похожую на татуировку, но здесь слишком темно, чтобы разобрать. Да и не до того сейчас. Кто-то зовет его. Мужские, женские голоса…
Откуда ему знать, о чем я думаю? Но он отвечает:
— Я не врал. Мне плевать на них. Для меня важна только ты.
Только ты. Так правдиво и так больно.
Это все намного сильнее меня, и я ухожу. Если бы могла — убежала, но ноги вязнут в песке, а плечи дрожат, и я обхватываю их руками.
Уже стемнело и разожженные множественные костры и группки молодежи вокруг — скрывают палатки. Я вдруг пугаюсь того, что не смогу отыскать в этом ожившем лесу наш с Дашкой брезентовый домик. Что не смогу найти подругу. Где она? Что с ней? Догнал ли ее Збруев? Ведь парень совсем необязательно мог пойти за ней. Бреду, оглядываясь, среди деревьев и веселых компаний, надеясь разыскать девушку…
Стас догоняет меня. Он надел футболку и джинсы, а куртку набрасывает мне на плечи. Холодную, с берега, не сохранившую тепла хозяина.
— Оставь, прошу тебя, — запахивает ее на моей груди, и у меня нет сил ему возразить.
Дашка у воды. Не одна, с Петькой. Видны только силуэты, нечеткий абрис фигур на фоне мерцающей в раздробленной речной глади луны, но я догадываюсь, что это мои друзья, услышав знакомый голос.
Они не рядом, совсем нет. Петька сидит, а подруга стоит. Чуть в стороне от парня, плачет. Негромко, но мое сердце сейчас способно услышать тысячи несчастных сердец и тут же отзывается уколом сочувствия к чужой боли.
— Петька! Петечка, не прощай! Я не заслужила, не прощай меня! Я так сильно тебя обидела! Если бы ты знал, как жалею о том дне, о своей глупости! Как хочу, чтобы ты был счастлив! Петечка…
Да что же это за вечер такой! Словно испытание!
Я снова ухожу. Почти бегу от берега, мечусь между машинами и деревьями, отыскивая палатку. Соседки встречают меня у костра в шумной компании парней-физтеховцев, окруженные смехом, веселым флиртом и запахами шашлыка. Настойчиво приглашают присоединиться. И я сажусь рядом, чтобы согреться. Не отказываюсь, когда одна из девчонок сует мне в руки чашку с горячим чаем.
Я не зову Стаса, и не прошу остаться, однако он сам подходит к костру и садится в круг, как раз напротив меня. Здоровается с парнями сухо и натянуто, но они все равно принимают его приветливо. Девчонки кокетливо смеются, и просят гостя рассказать анекдот… Он не слышит их. Я не слышу их. Мы снова смотрим друг на друга, только на этот раз между нами пляшет пламя костра. Молчаливое пламя костра, который медленно прогорает, наконец, разводя по палаткам уставшую молодежь.
Я ухожу одной из первых, сняв с себя куртку и вернув ее Стасу на колени.
— Спасибо.
То ли дремлю, а то ли гляжу в матерчатый свод, забравшись в спальный мешок — не понять. Где-то бренчат гитары, слышится песня и смех… Вряд ли прошло много времени, когда я встаю, отодвигаю закрывающий вход полог и выглядываю из палатки.
У костра еще кто-то есть. Тот, кто поддерживает огонь и беседу, но нет Стаса. Ушел, понимаю я. Все-таки ушел. Тяжело выдохнув в ночь, собираюсь задернуть полог, когда вздрагиваю от вида темной фигуры, привалившейся к стволу осины в трех шагах от меня. Совсем не там, где все еще продолжается ночная жизнь.
— Не пугайся, Эльф, это я, — спокойно и чуть слышно.
— Стас? Но… ты не можешь здесь сидеть всю ночь.
— Почему? — удивляется он, не глядя в мою сторону. — Очень даже могу.
— Нет, не можешь.
— Настя, — парень отпускает тихий смешок, — и когда ты стала такой упрямицей? Иди спать, со мной ничего не случится.
— Со мной тоже, — возражаю я. — Здесь много твоих друзей, не может быть, чтобы тебе негде было переночевать.
— Так и есть.
— И? — осторожно спрашиваю, все дальше высовывая нос.
— Спокойной ночи, Эльф. Спи, я останусь.
Легко сказать. Стас давно не мальчишка и вправе сам решать, где и с кем ему проводить эту самую ночь. Я повторяю это себе много раз, скрывшись в палатке, но уснуть все равно не получается.
Я набрасываю кофту и выхожу. Сажусь рядом с ним на обломок сухого ствола, запахивая ее на груди. Звук в лесу стоит неповторимый. В отдалении слышны голоса неугомонных студентов, стрекот сверчков, кваканье лягушек в реке…
— А Дашки все нет, — получается сказать тоскливо и как-то обреченно. — Как думаешь, у них с Петькой все хорошо?
— Иди сюда, — Стас вдруг притягивает меня к себе, укрывая курткой. — Замерзнешь. Я думаю: они сами во всем разберутся.
И все. И снова тишина, в который мы сидим бок о бок, и я вновь боюсь дышать. Даже на мотоцикле, я не была к нему ближе.
— Нет, лучше так. От земли тоже холодно, — он поднимает меня, усаживая к себе на колени. — Извини, не сдержался, но тебе так точно будет теплее, а мне легче.
— Или не легче, — горько смеется, уткнувшись носом в мою шею. Осторожно опускает ладонь под курткой на спину. Забирается пальцами выше. — Эльф, я от тебя схожу с ума. Всегда сходил. Когда ты так близко, не могу не трогать. Я отпущу тебя спать, только скажи. У тебя есть власть надо мной, я хочу, чтобы ты об этом знала.
Я поднимаю подбородок, отводя голову. Открываю шею для его раскрытых губ. Да, у него тоже есть власть надо мной, и сейчас, на его коленях, я чувствую себя бесправной.
— Как у тебя бьется сердце… — горячая рука обжигает кожу. Пробравшись под кофту, ложится под грудь, осторожно пробуя ее тяжесть.
— Стас…
— Настя…
Мне стоит лишь повернуть голову и его губы тотчас же находят мои. Накрывают их бережно, в томительной ласке покусывая и приручая. Жадным напором делая послушными и отзывчивыми. Живыми.
Как же я буду жить без них? Зная, что они целуют многих? Неужели Арно прав и мне никогда не стать счастливой? Как я могла переоценить свои силы?
— Почему?.. Почему ты не искал меня? — это говорю не я, а что-то во мне. Глубоко скрытое, потаенное. То, что болит много лет и вот наконец прорывается наружу. — Зачем любил других?
— Я не мог. Не мог, Настя.
Это невероятно тяжело, но я отталкиваю его. С трудом отрываюсь от губ. Снова целую их — уже мягкие, податливые… дернувшиеся навстречу, чтобы запомнить моими. Запомнить, что пусть короткое мгновение, но они принадлежали мне.
Я отпускаю Стаса и встаю. Говорю, не сумев сдержать горечи, отравившей слова:
— Значит, не любил. А теперь я тебе не верю.
25
Утро для нас с Дашкой наступает поздно. Мы обе просыпаемся трудно и долго лежим, глядя в единственное в палатке окошко, разбираясь с собственными мыслями. День погожий и солнечный, в лесу шумно… наверняка для многих студентов сегодня праздник продолжится, но не для нас.
— Настя? — негромко зовет Дашка, и я откликаюсь:
— Да?
— Ты точно не хочешь остаться? — спрашивает, словно знает, о чем я думаю.
— Нет. Мне здесь делать нечего. А ты?
— И мне нечего. Поехали, Матвеева. Хорошо, что у нас свои колеса и никого просить не нужно.
— А как же Петька?
И подруга коротко вздыхает:
— А Петька не придет.
Мы идем к реке, завтракаем в компании соседок, и убираем палатку. Я на секунду оглядываюсь, когда слышу за спиной разговор незнакомых парней, которые проходят в нескольких шагах от нашей полянки:
— Ты слышал: компания Серого свалила. Еще рано утром. Потапенко сказал, что ночью была драка. Наши видели.
— Слышал. Если хочешь знать мое мнение, то Воропаев сам нарвался. Лично мне он никогда не нравился…
Меня останавливает Дашка. Я даже не заметила, как шагнула следом за парнями, выискивая взглядом знакомую фигуру. Твердо берет за руку, удерживая на месте.
— Поехали домой, Настя. В конце концов, мужики на то и мужики, чтобы самим во всем разобраться. А нам не помешает разобраться в себе.
