— Настя, Стас… Вы не могли бы нас с Галей оставить наедине? Пожалуйста, дети, нам нужно побыть вдвоем. Это очень важно!
И я ему верю. Вместо того, чтобы шагнуть к мачехе, отступаю назад. Да, для них это важно.
Мы выходим со Стасом из гостиной и останавливаемся у лестницы в холле. Он смотрит на меня в угрюмом молчании, нависнув сверху, а я поворачиваюсь к нему, чтобы остановить взгляд на губах. В ощутимом звоне напряжения, натянувшегося между нами, уже слыша эхо еще не прозвучавшего вопроса…
— Настя, что значит «ее будущий муж»? О ком сейчас эта грымза говорила?
…Взглядываю в серые, растерянные глаза, понимая, что нет смысла таить. Зная, что, конечно, он вспомнит имя, как вспомнит и то, о чем спрашивал меня много лет назад.
— О Егоре. Она говорила о Егоре, но я понятия не имею, откуда они узнали о нем.
— Скажи, что это неправда.
Я молчу, не зная какие подобрать слова. Как объяснить ему, чтобы не сделать больно. Не дать ощутить то сожаление и духоту, что чувствую внутри. Сейчас я понимаю, что сама рву то тонкое и настоящее между нами, что Стас пытался сберечь. Но лгать — не смолчать. С ним это невозможно.
Он опускает голову, запуская непослушные пальцы в темные волосы.
«… - Ты его любишь? Любишь, скелетина?! Скажи!
— Егор мой друг, и я его люблю».
Вспомнил. Вот только на этот раз не спросил.
— Ч-черт, Эльф, — выдыхает шепотом, не поднимая глаз, с такой мукой в голосе, словно за него говорит само сердце. — Что же ты с нами делаешь.
Его голос тут же отзывается колким эхом в моем, и я тянусь к нему, но Стас уже отворачивается и медленно бредет вверх по лестнице, оставляя меня одну стоять в тишине холла.
— Прости…
Широкая спина скрывается из виду, и я закрываю лицо руками. Не хочу, но прислушиваюсь к шагам.
Сейчас дверь захлопнется. Все это время остававшаяся открытой — дверь его спальни захлопнется, и я потеряю его навсегда. Почему-то именно эта мысль становится главной.
И когда только эта проклятая дверь стала для меня так много значить? Когда я поняла, что он с самого первого дня моего возвращения пытался сказать?!
Я не в силах ждать, не в силах слышать этот звук и рвусь к выходу. Распахиваю дверь, выбегаю из дома, за ворота, и дальше стремительно иду, бегу по улице — не выбирая дороги и ничего не видя перед собой. Мне нужен воздух и свобода, нужен этот дождь, хлынувший с неба, потому что обещания душат, душат, душат…
Никогда не думала, что настанет момент, когда я захочу забыть его. Не помнить, не видеть, не знать человека, так долго бывшего мне верным другом. Лучшим другом.
Егор.
Как же долго я бегу от тебя и не могу убежать. Люблю детской памятью и душой, но не люблю сердцем.
«…- Привет, Настеныш.
— Здравствуй, Егор.
— Что, снова не приедешь? Я скучаю, а ты?
— Сейчас не могу, извини. Я тоже.
— Знаю. Ты следишь за календарем?
После паузы.
— Да.
— Скоро наше число, я все еще жду.
— Егор…
— Настеныш, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Как всегда буду относиться. Я даже в детстве выдумывал разные поводы, чтобы побыть с тобой.
— Егор…
— Только не говори снова, что не уверена. Пожалуйста! Мы все уже обсуждали! Все будет хорошо, Настеныш, слышишь? Родной мой, обещаю. Я уверен в нас…».
«— … Настя, как замечательно, что у тебя есть Егор. Хороший парень растет! — Бабушкин довольный вздох, и ведь не возразить.
Да, хороший. Очень хороший. И я проводила с Егором много времени, не удивляясь, когда он вдруг встречал меня у школьных дверей, чтобы вместе вернуться домой или в воскресный день приглашал в кино. Провожал ранним утром к университету. Мы ведь были добрыми соседями и друзьями. Столько лет лучшими друзьями, пока однажды он меня не поцеловал.
Я хорошо помню счастье, вспыхнувшее в голубых глазах, и собственный ужас. Стремительное падение с высоты под толщу воды, так глубоко, что только задохнуться. Я долго стояла с распахнутыми глазами, не слыша, не понимая по сути ничего из того, что он говорит. А он говорил, говорил… Всю дорогу, смеясь и краснея, пока я молча шла домой, еле передвигая ноги, чувствуя, как под ними рушится земля. А потом счастливое лицо бабушки, встретившей нас у порога, и ее слова, уже после того, как Егор ушел.
— Ну вот! Наконец-то и выросли, Настенька! Я так надеялась, что Егорка решится. Какой молодец! Теперь и умереть можно спокойно.
— Бабушка, что ты такое говоришь? — растерянное, на уровне немоты.
— А то и говорю, внученька, что вижу. Хороший парень Егор. Симпатичный, порядочный, родители тебя знают. Будешь за ним как за каменной стеной!
— Нет, — тихое. И снова изумленное в лицо бабушки: — Нет, никогда!
— Настя, да что с тобой? Вы же с детства знакомы. Дружите.
— Дружим, да. Но я не люблю Егора!
— Ничего, детка. Там где дружба крепка — недалеко рукой и до любви подать! Это же не с противным да немилым жить!.. Ох, какой парень хороший, вот спросил у меня разрешения тебя в кино сводить.
— Так мы всегда ходили, бабушка. Зачем спрашивал?
— Ну как ты не понимаешь, Настя. Тебе восемнадцать, ему — почти двадцать. Чего хороводы водить, он парень серьезный, пора и заженихаться. Не то, смотри, уведут!..»
«… - Ты зачем парня обидела? Не узнаю я тебя, внучка. Чего прячешься, как дева старая? Вон, тебе Егорка конфеты принес. Меня, старую, цветами уважил. Почему гулять не пошла?
— Я не обидела, он сам ушел.
— Как так? С пустого взял и ушел? А чего тогда полчаса в прихожей топтались? О чем говорили-то?
— Я сказала ему, что хочу остаться просто друзьями. Что, наверно, не смогу полюбить.
Я знаю, что бабушка расстроится. Снова будет смахивать слезы и вздыхать из-за мальчишки, которого за столько лет полюбила как родного. Я так долго подбирала для Егора слова, чтобы не обидеть, но все равно обижаю самых близких мне людей и чувствую себя ужасно.
— Что? Так и сказала?!
Бабушка всплескивает руками. Моя обычно спокойная бабушка вдруг взволновано и сердито вздыхает:
— Господи! Да что с тобой, Настя? Чего уперлась лбом? Какую-такую тебе любовь подавай? Ты оглянись вокруг, где парня-то лучше найдешь?!.. Нет, даже думать не хочу! Куда я тебя одну оставлю? Кому оставлю? Я Галю уважаю, не думай, но чужой ребенок — он и есть чужой. И не спорь! Уж я-то жизнь получше твоего знаю! Да такого, как Егорка — днем с огнем не сыщешь! Родители — приличные люди. Сам парень — будущий военный, вон и машина своя уже есть. Единственный сын! Да ты с таким никогда не пропадешь! И любимой будешь, и с уважением, и в достатке! А любовь из книжек из головы выбрось! Сама промаешься, и Егора потеряешь!
— Не могу я, Ба. Не хочу.
Сказать получается упрямо, и бабушка хватается рукой за сердце. Я тут же спешу помочь ей присесть, бегу на кухню за водой, лезу в аптечку за каплями, и прошу не расстраиваться. Пожалуйста, пожалуйста, только не расстраиваться, иначе снова будет приступ и скорая. Я все сделаю, как ты хочешь.
— Да-к разве ж я для себя хочу, глупая? Чего мне старой надо? Недолго уж осталось, чувствую. Я же себе на том свете места не найду! Буду за тебя, былиночку свою неустроенную переживать!»
Этот день мы назначили два года назад, когда Егор в который раз сказал, что любит, а бабушка прослезилась. Тогда я сторонилась его, не могла избегать, но нагружала себя занятиями и учебой, и он пришел в наш дом с родителями и цветами. Как снег на голову огорошив предложением.
— Настя, конечно не сейчас! Ну, чего испугалась? Я понимаю, что у тебя учеба, и мы еще молоды, но я хочу, чтобы Нина Ивановна была спокойна. Сейчас ей это нужно больше, чем нам!
И снова глаза горят счастьем и ожиданием, а душа срывается в пропасть. Потому что разбить чье-то хрупкое счастье легко и от этого страшно, а свое не собрать из осколков.
Моей вины не было в том, что я не любила Егора. Любила, как друга — нежно, с благодарностью за наше общее прошлое, но сердце молчало, когда он целовал меня. Вот и сейчас с такой надеждой прижал к себе, что не нашлась, что сказать. И расплакалась от бессилия, закрыв лицо руками, когда вместо голубых глаз увидела серые глаза Стаса. Уколовшие укором в самое сердце.
