Сердце, которое несмотря ни на что продолжало любить того, кто о нем забыл.
Бабушка была счастлива, и я так и не смогла сказать Егору «нет» ни через месяц, ни через год».
«Друг. Всегда только друг. Время шло, а сердце отказывалось чувствовать и отвечать. Забывать. Оно по-прежнему принадлежало другому.
— Ты моя девушка, Настя. Это нормально если мы станем близки. Я не предам тебя ты же знаешь.
— Давай не сейчас, Егор.
— Пожалуйста, Егор, я не хочу.
— Егор, может быть, в следующий раз. Не сегодня и не завтра. Извини.
И всегда неизменное:
— Хорошо, Настеныш, я подожду. Но однажды это все равно случится.
И только когда приезжает мачеха, или я уезжаю с ней — я могу отдохнуть душой и свободно вздохнуть. Забыть о данном обещании. Я знаю, она ему не нравится. Не нравится дистанция, которую я держу между ними, не подпуская к ней. Ничего не рассказывая и не обсуждая. Потому что этого человека я не хочу делить с Егором. Он только мой».
«… - Настя, Нина Ивановна умерла, ты не можешь жить одна.
— Я не одна, у меня есть мама Галя.
— Настя, брось! Она мачеха, она не здесь, и она не будет возиться с тобой вечно! Эта твоя учеба во Франции…
— Ты знаешь, что я хотела там учиться и очень благодарна ей за такую возможность.
— Но ты так надолго уезжаешь. И так редко звонишь.
— Почти каждый день.
— Я! Это я звоню тебе почти каждый день! А ты занята, всегда занята для меня!
— Нет, это не так Егор.
Но это так. Это на самом деле так. Я и сама не заметила, как стала избегать звонков. Расстояние всегда дает мне возможность дышать.
— Послушай, Егор, так больше нельзя. Это неправильно. Я пыталась, я честно пыталась…
— Перестань! Не хочу ничего слышать! Ты полюбишь меня, как только станешь моей. Я все для этого сделаю. Ты уже любишь меня.
— Конечно, я люблю тебя, Егор, но люблю душой, а сердце…
— А что сердце? Оно откликнется. Настеныш…
И снова губы накрывают мои, а сердце молчит. Не отзовется. Сжимается болезненно, словно преданное. И тоска щемит грудь.
Как я не люблю эти поцелуи. И руки. Никогда не разрешаю им трогать меня.
— Настя, — такое одурманенное в шею, — ну почему. Сколько можно ждать? Я хочу тебя. Ты моя.
Не твоя.
— Нет. Не могу. Пожалуйста, Егор, не сейчас…
И чем ближе приближается дата, когда мы с Егором должны будем подать заявление, тем мятежнее себя ведет сердце. Мучает мыслями, рвется к тому, кто когда-то причинил ему боль, но надежно привязал к себе.
Кто выбирает за нас кого любить? Почему это чувство одним дарит счастье, а другим муку?
Я могла себе лгать, казаться сильной и повзрослевшей, уговаривать, что наши жизни со Стасом однажды пересекшись разошлись, но не проходило и дня, чтобы я не вспоминала о сводном брате.
Близость Егора теперь душила меня. Никогда бы не подумала, что могу так ужасно чувствовать себя рядом с другом, с которым прошло детство. Я не вернулась к нему из Франции и это оказалось для него сюрпризом. Он не ожидал, но я выпросила время.
Я хотела жить в городе, где жила моя мачеха и отец, а у него не было права запретить мне».
Небо словно прорвало. Молния рассекает тучи у самой кромки леса и раскат грома прокатывается поселком, заставляя меня остановиться и поднять лицо навстречу ливню. Навстречу холодным струям, забившимся в асфальт у ног, своим нечаянным, стремительным падением прервавшим мое бегство.
Я прижимаю руки к груди, только сейчас заметив, что в них так и остался букет орхидей. Первые цветы, подаренные Стасом. Нежные, примятые стихией розовые лепестки, как мое первое чувство к нему.
В этот миг я понимаю то, что сердце знало давно — я никогда не вернусь к Егору. Никогда. Даже если останусь одна. Даже если предам обещание данное бабушке.
Никто не в праве заставить нас чувствовать и любить. Отобрать право совершать собственные ошибки и жить с открытыми глазами. Никто, даже наши близкие. Уж лучше сгореть вспышкой и помнить, что был в жизни момент счастья.
Дождь омывает экран телефона, когда я достаю его из сумочки, что висит на плече, и набираю знакомый номер.
— Егор, отпусти меня. Я не буду с тобой.
И через столько километров он понимает.
— Нет. Настя, что случилось? Я приеду! — кричит в трубку, но я не могу сейчас объяснить ему. Позже. Обязательно позже.
— Не нужно. Я сама. Сама приеду к тебе…
Когда-то я стояла в спальне сводного брата у окна и смотрела во двор, где между заснеженных елей темнела мрачная фигура Стаса. Тогда он часто приходил в это место, смотрел на мое окно, и всякий раз я чувствовала его присутствие.
Сейчас нет снега, идет дождь, я промокла до нитки, но, вернувшись к дому, не спешу укрыться в нем. Сама не знаю почему иду к елям, которые заметно вытянулись и расправили кроны, и поднимаю лицо к спальне. Я знаю он там.
Я могла бы стоять так очень долго и смотреть на него. Мое сердце омывает дождь, холодные капли барабанят в крышу, стекают по стеклу… но даже сквозь плотную пелену осеннего ливня я вижу серый пристальный взгляд, нашедший меня. Простивший ли?
Стас порывается открыть окно, но я качаю головой — не нужно. Я насквозь промокла и почти не чувствую тела. Не хочу, чтобы этот злой дождь намочил и его тоже.
Я сама иду к нему. Захожу в дом, прохожу полутемным холлом… Поднимаюсь по лестнице, слыша гулкие удары сердца и собственные шаги. Сейчас, несмотря на тишину и непогоду, наполнившую дом сумерками, он больше не кажется мне чужим и неприветливым, каким когда-то встретил одинокую девчонку. Нынче он отзывается мирным, уютным ожиданием позднего вечера. Как будто внутренним покоем надеется успокоить своих растревоженных жителей.
Спальня сводного брата. Моя спальня. Как много ночей мы оба считали ее своей. Я захожу в комнату и останавливаюсь на пороге. Возвращаюсь сюда после пяти лет, чтобы наконец закрыть за собой дверь, которая и так слишком долго была открыта для меня.
Стас стоит у окна, смотрит в упор, и я понимаю — ждал.
Платье насквозь промокло, с волос и сумочки стекает вода… Я не разулась в прихожей и теперь снимаю босоножки, замечая у ног мелкие лужицы. В моих руках по прежнему букет орхидей и я пробую улыбнуться в полное ожидания лицо.
— Я так и не сказала тебе спасибо. Это самые красивые цветы.
Прошло время, но в спальне на первый взгляд все осталось прежним. Тот же стол, раздвижной шкаф, полки с книгами, даже кровать. Глубокое кресло у окна, в котором я так любила сидеть вечерами. Вот только в шкафу появилась зеркальная дверца, и что-то еще — неуловимое взгляду, что наполнило комнату новой жизнью.
Я прохожу к столу и опускаю на него букет, кладу сумочку, провожу пальцами по полированной поверхности, вспоминая, как когда-то сидя за ним рисовала и писала стихи. Сейчас кажется, будто это было вчера.
— Извини, Стас, на дворе жуткая непогода. Я тебе здесь все намочила.
— Ты замерзла.
— Да. Поздние сентябрьские грозы — совсем не теплые.
— Настя…
— Мы не виделись пять лет. Я была уверена, что ты забыл меня. Ты никогда не был одинок. Когда-то твой поцелуй на моих глазах вырвал мне душу. В тот день я поняла, что люблю тебя. Я бежала от тебя, надеясь забыть, но ты все равно всегда был со мной. Всегда.
Он любит меня. Говорит, что любит. Мне спокойно с ним, но каждый раз, когда он целует меня, я думаю о тебе. Всегда думаю о тебе и мучаюсь, что это неправильно. Он не отпускал, но я уехала. Не могла так больше. Возле него, рядом с ним не могла. Такая любовь душит, обязывает. Егор всегда был для меня только другом. Только. Он хороший человек и я столько раз пыталась ему объяснить. Не понимала, что в сущности ему все равно…
— Я бы тоже не отпустил тебя.
— Ты меня уже отпустил.
— Я не хотел, чтобы тебе было больно. Мне казалось — без меня ты будешь счастлива.
Я поднимаю голову и взглядываю в серые глаза.
