Ты спросила меня, что я чувствовал, когда был с другими, — пустоту. Короткое удовольствие, которое позволяло прожить еще один день без тебя. Еще одну ненависть, потому что вновь не нашел. Это не ты. Снова и снова не ты, и это настоящее наказание. Я каждую из них ненавидел, не мог терпеть рядом. И себя за то, что сделал с тобой и думал потерял.
Любил многих?.. О нет, Эльф, нет. Тяжело отдать телу то, что не можешь отдать душе.
29
Мы еще долго шепчемся со Стасом в темноте под несмолкающий за окном дождь. У нас столько всего накопилось, столько всего не растратилось с момента нашей юности, чтобы сказать и отдать друг другу. Его тело горячее, пальцы нежны, и я чувствую, как постепенно засыпаю.
— Извини, глаза сами закрываются. Последние две ночи почти не спала. Можно я останусь? Или уйти к себе?
Он так жадно сгребает меня в охапку, притягивая к груди, что сомнений не остается нужно ли мне уходить.
Засыпая я чувствую как Стас целует мой подбородок, скулы, шею…
— Спи, Эльф, — шепчет, — я все равно от тебя не оторвусь.
— Не отрывайся, — улыбаюсь, сворачиваясь у его бока. — Спокойно ночи, — желаю и обещаю: — Я постараюсь проснуться пораньше. Неудобно получится, если мама Галя к тебе заглянет… надо бы ее предупредить…
И засыпаю под тихий смех Стаса.
— К нам заглянет, Эльф. Привыкай теперь думать только так. Это спальня всегда была нашей.
— М-м. — Завтра я обязательно ему скажу, что думаю по этому поводу…
Но конечно я не встаю с зарей. И даже ранним утром. Я просыпаюсь многим позже, когда дождь давно закончился и в окно сквозь густые облака проклевываются тонкие солнечные лучи.
Это сколько же я спала? Вспомнив прошлую ночь, спешу сесть в постели и оглядеться.
Стас стоит у окна, одетый в футболку и джинсы, и смотрит на улицу. В комнате витает приятный цветочный аромат, и я замечаю на столе — там, где еще вчера одиноко лежали орхидеи — букет белых роз. Охапку белых роз, если уж называть вещи своими именами.
— С пробуждением, Эльф. Как спалось? — Серые глаза находят меня и взглядывают с ожиданием. Неужели боятся, что я о чем-то жалею? Напрасно.
— Замечательно, — улыбаюсь, спуская одеяло на грудь. Любуюсь Стасом, развернувшим ко мне широкие плечи. — Мне кажется, я никогда не спала крепче. Наверное, это все аромат роз, он восхитителен. Не замечала раньше, Фролов, что ты любишь цветы.
Он не смущается. Да наверняка и не надо.
— Люблю, — просто признается, удерживая мой взгляд, — если они для тебя. Я много чего задолжал своей девушке за столько лет и цветы — лишь малая толика внимания. И потом, мне еще никогда не приходилось ухаживать. Самое время учиться.
— Неужели?
— Как на духу, Эльф. Вот как раз стоял и думал, что бы тебе такое подарить? Что ты хочешь?
Отличное утро, не на шутку озадаченный и серьезный Стас, и я смеюсь, падая на подушку.
— Тебя! Я хочу тебя! — сознаюсь, протягивая к нему руки. — Иди ко мне! Я соскучилась…
Вот теперь он счастливо улыбается и ему это очень к лицу. В два шага пересекает спальню, стягивает футболку, и легко пробирается под одеяло. Притягивает меня к груди, встречая поцелуй.
— М-м-м… Такая горячая и отзывчивая, а я голоден как волк! А еще ты — жуткая соня, Эльф! Наш завтрак успел остыть раз десять, а ты все не просыпалась. Спала и спала. Я утомил тебя…
Нет, совсем нет. Я привыкла вставать рано, но, глядя в довольные серые глаза, соглашаюсь. О, да-а-а.
— Стас, однажды ты уже готовил для меня и пообещал, что тот раз был последним. Так неужели обещание нарушено?
Он нависает сверху, поглаживает большим пальцем щеку.
— Я соврал. Когда дело касается тебя — я страшный лгун. Готов лгать даже себе. Но в тот раз, Эльф, я точно помню, что держал пальцы скрещенными. Мне очень хотелось тебе угодить. А еще накормить — ты была такой худенькой и бледной, а я толком не умел готовить. И сейчас я, если честно, не повар-мастак, но сегодня старался. Все равно спать не мог. Оставалось либо чем-нибудь связать руки, чтобы оставить тебя в покое, либо занять себя.
Он смотрит на меня не отрываясь. Вчера я не расчесала волосы и сейчас они — достаточно длинные — наверняка лежат на подушке и плечах непослушной волной — мягкой, встрепанной и волнистой. Я пытаюсь пригладить их под взглядом Стаса, но он тихо просит: «Оставь, Эльф. Пожалуйста. Я хочу запомнить это утро и тебя». Сам касается волос пальцами, перебирает, и склоняется надо мной. Целует глубоко и долго, заставляя сердце заполошно забиться.
Мое платье и белье так и остались мокрыми лежать в ванной комнате, и я говорю Стасу, что мне надо вернуться к себе, чтобы одеться. Мы не можем целый день валяться в постели. Но он тут же упрямо хмурится.
— Стас, перестань! — смеюсь, чувствуя, как меня оплетают сильные руки. — Ты даже не заметишь моего отсутствия! Я быстро!
— Нет, Эльф, — он упрямо качает подбородком, — Больше никогда. Ты уже вернулась ко мне. Душ твой, полки я освобожу… Настя, неужели ты не поняла — я теперь тебя не отпущу и на шаг. Ты моя! — серьезно сообщает, глядя в глаза, и мне совершенно нечего на это возразить.
— Фролов, да ты оказывается жуткий собственник!
— Умгу, — бурчит он в мое плечо. — Жуткий, страшный и коварный. Надень мою рубашку, Эльф, пожалуйста. М-м, — трется носом о шею, увлекая меня к себе на руки. — В доме все равно никого нет. А я так хочу на тебя посмотреть. Если попрошу ее не застегивать — согласишься? Я не только собственник, моя девочка, но и ужасный развратник.
— А как же родители?
— Уехали. Рано утром.
— Ты их видел?
— Мм? — губы нашли грудь, и я невольно подаюсь навстречу ласке. — Только Батю. Он приходил к тебе.
— Что? — замираю на выдохе, но Стас чувствует мое смятение и спешит успокоить. — Тшш, чего напряглась? Он каждое утро приходит, обычное дело.
Вот это новость! Не знала, да и мама Галя ничего не говорила.
— Ко мне? Зачем?
— Ну, ты его дочь — это самая простая причина. А потом не забывай, Эльф, что от тебя через стенку живет озабоченный сосед. Нормально для отца переживать, я считаю. Ты не знала?
— Нет, — честно признаюсь. — У меня дверь закрыта, папа никогда ко мне не заглядывал.
— Зато у меня открыта. Была. Этого достаточно.
Я не знаю что сказать и в ответ на улыбку Стаса лепечу:
— А ты… А как же… А что же он…
— Конечно, понял. Не маленький. Пришла пора и его дочери жить своей жизнью.
— А…
— А что мне ему объяснять? Это он мне объяснил в трех словах. Все прямым текстом, как и полагается отцу — ясно и доходчиво. Правда шепотом, чтобы тебя не разбудить, — Стас смеется. — Знаешь, я Батю даже зауважал. Он любит тебя, Эльф. Я тебя люблю. Нам нечего с ним делить.
— Значит, и мама Галя…
Руки у Стаса живут своей жизнью и пробираются туда, где еще недавно все просило его внимания.
— Не поверишь. Их как ветром сдуло! Не удивлюсь, если и ночевать не вернутся. Придумают что-нибудь неотложное и крайне-важное, я мать знаю. Она у нас чудо-человек. Да и Батя ей во всем первый помощник, так что мы с тобой в доме одни, моя синеглазая.
— О, Господи! — я обнимаю Стаса за шею и упираюсь лбом в его лоб. Смеюсь, легко касаясь любимых губ. — И что они подумают? Что их дети сошли с ума?
Мы снова долго целуемся, пока он не отвечает неожиданно серьезно:
— Они подумают то, что знали о нас всегда. Мы любим друг друга. Всегда любили. И наконец-то можем этого не скрывать.
— Так как насчет завтрака, Эльф? — спрашивает Стас немногим спустя, покусывая мое колено, лежащее на его плече. — День длинный и нам еще понадобятся силы. А без тебя я есть не стану.
— Если честно — я умираю, как хочу кофе.
— И все?
— Ну, от шоколада тоже бы не отказалась.
У него замечательно и чисто по-мужски получается изобразить обиду.
— Девчонки! Вот и готовь для вас мясо. Все старания прахом!
