— Вы же оба неглупые люди, — покачал головой Горячев и жестом попросил повторить кофе, — дело Абрамова носит несколько специфический характер. Мы упустили его, когда этот гад не имел такой власти и связей, а после наши возможности оказались несколько ограниченными.
— Ограниченными? У вас? — усмехнулся Серебрянский, — да как это возможно? Вы же ФСБшник!
— Вы же понимаете, что такой синдикат может работать только имея поддержку в верхах. При чем среди людей неприкосновенных, поэтому вести расследование против Абрамова было просто невозможно.
— Что же изменилось? — полюбопытствовала я, чувствуя, как нахлынувшие эмоции отпускают. Я больше не боялась и не злилась.
— Все просто. Эти неприкосновенные люди таковыми быть перестали. Впали в немилость.
— В чью немилость? — не унималась я.
— Сказать не могу, но вы и без того поняли, в чью.
— Неужели? Сам Президент поручил вам заняться расследованием?
— Не лично. Но это детали, они вас не касаются.
— А что касается?! — грубо, словно мерзкую грязную тряпку, кинул вопрос Алекс.
— Вас должно волновать будущее. Я не угрожаю, напротив, предупреждаю и предлагаю помощь. Нам нужны показания Анны в суде против Абрамова. Ей нужно рассказать всю правду!
— Но тогда я попаду в тюрьму! Зачем мне это делать?! — чувствуя, как страх и злость возвращаются, я до боли сжала в руке вилку.
— Попадете, если откажетесь сотрудничать. Вас все равно вызовут, докажут, что вы — не Яна Королева, всплывет дело о поддельных документах, под суд пойдут участковый и его сын, что вам помогали. Если будете давать показания по своей воле, вам ни вам, ни им не предъявят обвинения. Более того, выступить должен и Александр. Нам известно про досье, которое он получил от детектива.
— Откуда?! — удивился Серебрянский.
— От вашего адвоката. Мы как раз недавно пообщались. Александр, если вы выступите в суде и предоставите все данные, полученные от детектива, вас амнистируют и удалят сведения о вашей судимости, а для вас это будет зеленым светом к заветной мечте.
— Мечте? — переспросила я.
— О семье. Полноценной семье, — Илья одним глотком осушил крошечную, словно вытесанную из куска рафинада, чашечку и жестом указал повторить, — Яна, вы не можете родить, а с судимостью Александра и усыновить не сможете. Будете сотрудничать — из базы данных уголовного суда будет стерта порочащая запись, и вы получите ребенка. Конечно, не в Москве, но в каком-нибудь далеком голодном детдоме вам с радостью отдадут новорожденного сиротку.
— Откуда вам все это известно? И что вас связывает с моим адвокатом? — мрачно проговорил Серебрянский, разглядывая исподлобья ФСБшника, но даже этот его суровый вид не скрыл от меня того, что Алекс заинтересовался предложением.
— Старые связи, — усмехнулся Горячев, — Юрий Алексеевич учился с моим отцом. Именно поэтому он рассказал о вашей проблеме и предложил мне пойти на такую сделку. Мое руководство развязало мне руки. Главная цель — прижать к стенке Абрамова, средства ее достижения мало волнуют. Так что? Вы согласны?
Я посмотрела на Алекса, для себя уже решив рискнуть, но мой мужчина оставался все таким же серьезным. Сейчас я терялась в догадках и не могла понять ход его мыслей. Молчание за нашим столиком затянулось, и напряжение между нами тремя стало просто невыносимым. Казалось, что я держу за конец резинку, которую кто-то растягивает сильнее и сильнее, еще чуть-чуть и она лопнет, больно ударив по пальцам… но ожидание было страшнее чем ожог секундного удара.
— Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — слишком тихо и по-хищнечески зловеще вопросил Серебрянский, — ты можешь быть шестеркой Абрамова. Проверяешь, чтобы мы не повелись.
Горячев, недовольно поморщившись, откинулся на спинку стула и полез во внутренний карман своей не к месту надетой жилетке. Напуганная упоминанием Абрамова, я сразу не обратила внимание на то, что этот элемент делового костюма совершенно не подходит под весь его не слишком официальный образ.
— Держите, — он практически швырнул на стол свое удостоверение и выжидающе посмотрел на Алекса.
— Это ни о чем не говорит, — внимательно изучив документ, Серебрянский протянул его обратно Горячеву.
— Жду ответа до завтра. Утром в шесть тридцать мы с ребятами приедем к вашему дому и, надеюсь, вы пойдете с нами по-хорошему, — он убрал удостоверение, легко кивнул и, бросив на стол двести рублей за кофе, поспешил скрыться из пиццерии, словно бежал от огня.
Мы с Алексом молча смотрели ему вслед, боясь начать разговор, словно два нашкодивших школьника, которых оставили в углу отбывать наказание за кнопки на учительском стуле. Пользуясь нашей растерянностью, услужливый официант стал навязчиво предлагать десерты.
— Ничего не надо, — отрезал Алекс, смерив парня недовольным взглядом, — счет.
— Как скажете, — молодой человек взял грязную посуду и направился к барной стойке.
— Что думаешь? — я решилась спросить первая, хотя настрой Алекса мне совершенно не нравился.
— Поговорим вечером. Сейчас должен возвращаться на стройку, — безэмоционально ответил он.
— Хорошо, — не желая еще сильнее злить Серебрянского, я слабо улыбнулась.
— Я задержусь сегодня, ты дождись и не ложись, пока не вернусь. Ян, об этом разговоре никому ни слова. Даже Кристине!
— Ты думаешь это западня? Нужно поговорить с Юрием Алексеевичем…
— Ничего не предпринимай, я сам всем займусь, — решительно заявил Алекс, вкладывая купюры в кожаную папку счета, не давая мне подсмотреть, на сколько мы наели. На секунду его лицо прояснилось, и он хлопнул меня по носу, как делал всегда, если я проявляла любопытство, где не следовало, но потом Серебрянский снова стал серьезным, — будь осторожна и сегодня не возвращайся на работу.
— Буду ждать дома.
— Умница.
***
Когда находишься в одиночестве, тревожащие тебя мысли становятся в стократ сильнее, ведь нет никого, кто бы разделил с тобой их гнет. Мне было чертовски сложно ждать вечера. Я то и дело думала о разговоре с Ильей Горячевым. Безумно хотелось поделиться всем этим с Кристи, но, дав Алексу слово, я не могла его нарушить.
Скинув с себя влажную, пропитавшуюся потом и пропахшую сладким запахом дезодоранта водолазку, я, наконец, свободно вздохнула. До позднего вечера у меня было время побыть без своего панциря. Оставив всю одежду в комнате, потом закину в стирку, я пошла в душ.
Прохладная вода, смывала городскую пыль и дневную усталость, тактично оставляя мои переживания. А говорят, душ помогает отвлечься от дурных мыслей. Глупость. Я опустила взгляд на себя, и на глаза навернулись слезы. Врач сказал, что мне уже можно пройти первую процедуру шлифовки, шрамы станут менее заметными, рубцы немного разойдутся и не так противно будет на ощупь. Если бы он знал, как сильно я мечтала хоть немного исправить то, что приходилось видеть ежедневно в зеркале… Но такая операция стоила слишком дорого, и позволить это мы просто не могли. В общей сложности мне нужно было пройти около пяти процедур с перерывами в пару месяцев, только денег не было даже на одну. Алексу я ничего не говорила.
Прикрыв глаза, я натирала себя мочалкой, словно это поможет, как будто грубая плетень разгладит омерзительные рубцы. Не вышло. Мое уродство стало только ярче малиново-красными следами на бледной коже. Я жалела себя. Жалела, потому что не разрешала никому другому это делать. Жалела, потому что мне это было нужно. Потому что на это у меня были только минуты, когда никого нет рядом, пока я могла не притворяться сильной и равнодушной…
Неожиданно штора распахнулась, и я увидела Алекса. Он стоял без футболки и в расстегнутых джинсах, явно намереваясь принять со мной душ. Я даже не слышала, как он вернулся, как зашел в ванную…
