- Ди, ты ничуть не изменилась с тех пор, как мы впервые встретились.
- Действительно, Джон?
- Эта черная...
- Юбка, - подсказала она.
- ...Я отметил это сразу, когда ты оказалась на борту города. Я никогда не видел ничего подобного ни до, ни после.
Он воздержался и не сказал, что в его воображении она всегда была в этой черной юбке, и обращалась к нему, а не к Хэзлтону. Как бы развивалась история, если бы она действительно смотрела на Амальфи?
- Много же времени у тебя ушло на то, чтобы обратить на это внимание, - заметила она. - Я специально сшила это платье для сегодняшнего ужина. Вот уже год, как меня мутит от всего этого плавающего и порхающего одеяния. Очевидно, я по-прежнему продукт цивилизации Утопии. Я люблю строгую одежду. И сильных людей. И трудную жизнь - разумеется, в разумных пределах.
Определенно, она пыталась что-то ему сказать. Амальфи все еще пребывал в недоумении. Он не был склонен к обсуждению моды с женой своего лучшего и старейшего друга в час, когда все разумные жившие теперь на планете пионеры уже были в своих постелях.
- Это платье очень тебе идет, - только и смог заметить он.
К его удивлению, Ди расплакалась.
- О, _н_е _б_у_д_ь_ таким чванливым, скучным и старомодным, Джон!
Она поставила свой бокал и протянула руку за плащом.
- Хорошо, Ди.
Амальфи убрал плащ.
- Твое выражение 'Его величество Марк' звучит едко. А может, ты сядешь и расскажешь мне, в чем дело.
- Я хочу отправиться с тобой, Джон. Ты уже не будешь мэром Нью-Йорка, и ты не будешь связан старыми правилами, если снова поднимешь город вверх. Я хочу... я хочу, чтобы...
Сколько времени прошло прежде, чем она в конце концов высказала это сокровенное желание. После этого сумбурного вступления они повели беседу уже без запинок. Он наконец осознал, о чем вопили все его чувства с момента ее прихода. И это был не сон, а жаркая действительность. Он прижал ее к себе, обнял. Какое-то время они просто молчали. Затем вновь полился поток слов, и его, казалось, просто невозможно было остановить. Они без конца вспоминали и вспоминали, говорили о том, как это могло бы быть, и даже о том, как это, в некотором роде, и было. Он просто поразился, узнав, что она пригласила в свое хозяйство всех его, пусть даже весьма недолговременных, спутниц, чьи постели он разделял в течение своих официально целомудренных лет. При своем положении Первой Леди Новой Земли она могла пригласить одновременно двадцать гувернанток, нянек и гляделок, и это было вполне естественно. По той же причине она была источником многих веяний в моде, причуд, которые сделали Новую Землю именно тем, чем она есть теперь. А то, что Ди просто жестоко страдала от скуки, никогда не приходило ему в голову.
Но она поведала всю историю - больше, чем он хотел бы услышать. Они спорили, как ветреная молодежь. Исключением была только просьба, ради которой в былое время он был готов просто расплакаться, лишь бы услышать ее.
- Джон, - произнесла она, - ты когда-нибудь решишься взять меня к себе в постель?
Он раздраженно развел руками.
- Я совершенно не уверен, что хотел бы уложить жену Марка в свою постель. Кроме того, - добавил он, сознавая, что ведет себя жестоко, - ты уже получила все сполна. Ты выведала все детали у каждой, с кем я спал за последние полтысячи лет. Должен сказать, что в действительности я, наверное, просто бы надоел тебе до смерти. Точно так же, как и все остальное.
Их примирение не было похоже на то, что обычно сопутствует любви молодых. Оно больше походило на возвращение блудной дочери в объятия отца. Но он все же старался сдержаться. Теперь, когда запросто можно было получить то, о чем только мечталось долгие годы, он заново проходил открытия Адама. Есть желание недоступного, и есть возможность удовлетворить это желание. Но самое величайшее - само желание. Особенно, когда объект желания, как чаще оказывается, существует только в какой-то иной вселенной, и лишь для того, чтобы в действительности оказаться пародией.
- Ты мне не веришь, Джон, - горько произнесла она. - Но это правда. Когда ты отправишься, я хочу быть с тобой - до самого конца, понимаешь? Я хочу... хочу родить тебе ребенка.
Она смотрела на него сквозь пелену слез. Он никогда за все эти капризные века не видел ее плачущей, даже не представлял, что она на это способна. Но она плакала, как небеса Новой Земли. И она ждала, пустив свою стрелу. Он понял.
- Ди, ты просто не соображаешь, что говоришь! Ты не можешь предложить мне свое девичество заново - оно уже необратимо принадлежит Марку, и ты отлично это знаешь. Кроме того, я не хочу...
Он замолчал. Она снова плакала. Амальфи не собирался причинять ей боль, хотя и знал, что много раз непреднамеренно делал это.
- Ди, у меня уже _б_ы_л_ ребенок.
Она внимательно слушала его, широко раскрыв глаза. Амальфи поморщился, заметив, как жалость в ее глазах сменила обиду. Он выплеснул перед ней всю сдерживаемую боль.
- После посадки баланс населения изменился, и появилось много девочек, помнишь? Помнишь ли ты также о программе искусственного оплодотворения? Ко мне обратились с просьбой принять участие в этом проекте. А старый аргумент против этого предполагалось обойти благодаря уверенности в том, что я-то никогда не узнаю, кто из детей будет нести мои гены. Об этом знали только врачи, руководившие программой. Потом последовала беспрецедентная волна мертворождений и выкидышей. А многие из выживших были ущербны. Мне об этом докладывали. И, как мэр, я решил, что нужно с ними сделать.
- Джон, - прошептала она. - Не надо. Прошу, прекрати.
- Мы должны были населить все Облако, - неумолимо продолжил он.
Подарить ему розового, хныкающего, морщинистого и нормального малыша было бы той единственной радостью, которую она как раз и не могла дать ему. И не было другого пути дать ей это понять.
- Мы не могли допустить существования плохих генов. Я приказал, чтобы с выжившими уродцами... поступили соответственно. Я провел совещание с генетиками. Они не собирались посвящать - хотели разыграть фарс. Но я слишком долго пробыл в космосе, и мои гены оказались безнадежно повреждены. Я больше не мог участвовать в программе. Ты меня поняла, Ди?
Ди попыталась привлечь его голову к своей груди. Амальфи резко отстранился. Его непреодолимо раздражало, что она по-прежнему считала себя способной что-то ему дать.
- Твоим ребенком был город, - тускло произнесла она. - А теперь он вырос и ушел, и оставил тебя в одиночестве. Я видела, как ты тосковал, Джон, и я не могла вынести этого. Поверь, я не притворялась. Я люблю тебя. И всегда любила. Но я должна была понять, что старое время давно минуло. И больше не осталось ничего такого, что я могла бы тебе дать, и чего бы ты уже не имел в полной мере.
Она опустила голову, и он неуклюже погладил ее по волосам. Лучше бы это никогда не начиналось, раз должно было прийти к такому концу, все закончилось, так и не начавшись.
- И что же теперь? - спросил он. - Теперь, когда жизнь со стариком уже не кажется столь привлекательной? Сможешь ли ты вернуться к Марку?
- Марк? Он даже не знает, что я... ушла. Как его жена - я мертва и погребена, - произнесла она тихо. - Жизнь похожа на постоянную смену умирания и рождения. Нужно только научиться рождаться заново без болезненных травм. До свидания, Джон.
Она даже не оглянулась, словно исключительно удачно осуществила этот план. Амальфи не сделал и движения, чтобы помочь ей. Ей предстояло самой найти собственный путь назад.
'Может она и права - как женщина, - подумал Амальфи. Для мужчины же, он это знал твердо, жизнь представляла собой постоянный процесс умирания. И вряд ли следует стараться проходить этот процесс степенно и неспешно.
В первый раз за многие недели, он снова шел по улицам Нового Манхэттена. Он никогда еще не чувствовал себя столь возвышенно от осознания причастности к судьбам своего народа. Пришло время собирать плоды, и он настоятельно нуждался в новой цели, совсем иной, отличной от той, что владела им
