- Подожди, малыш! - отмахнулся Юджин. - Я чем-то не угодил вам, мадемуазель?
- Ну хватит! - сказала Ирена еще насмешливо, но уже немного раздраженно. - Вам совсем не к лицу быть назойливым.
- А что же мне к лицу? - размяк Малютка.
- Вести себя прилично!
Ирена взяла Драгана под руку, легонько толкнула Юджина в грудь, так что он невольно посторонился, и прошла мимо.
- Ты явно перепутал место действия. - Роберту было стыдно за Юджина. - Это тебе не База. И в самом деле не средние века!
- Поду-умаешь! - обиженно протянул Юджин. - 'Придется привыкнуть!' Видал?
- Теперь я представляю, что могла сказать та, которая тебя недавно отвергла. Твои выходки привели бы в восторг питекантропа!
- Подумаешь! - повторил Юджин. - А что она смыслит в двигателях?
Это прозвучало так по-детски, что Роберт рассмеялся и взял Юджина за руку.
- Ты сейчас очень похож на мамонта, который миллион лет провалялся в вечной мерзлоте. Не по внешности, конечно.
Они прошли мимо коттеджей и поднялись в тихий зал с рядами экранов.
И опять Либетрау не оказалось на месте.
'Апельсин' яркой шаровой молнией мелькнул над соснами и с тихим гулом опустился на платформу. Юджин шумно вздохнул, крепко сжал руку Роберта.
- Ну, до встречи! Если что - я на верфи. Вызывай! А вообще - теперь твоя очередь в гости.
- Хорошо, Малютка. До встречи!
Юджин, сгорбившись, полез в дверцу, маленькую для его огромного тела.
- Ты доволен жизнью? - тихо спросил Роберт.
Юджин не расслышал. Он поворочался немного в кресле, прощально поднял руку. 'Апельсин' прыгнул в ночное небо и быстро затерялся среди звезд.
И все-таки Роберт добился своего. Экран, наконец, ожил и исчез, оставив его наедине с Либетрау.
- В общем, так, - сказал Роберт. - Считайте, что вы выиграли.
Либетрау пожал плечами.
- А разве есть проигравшие?
- Ладно! Я хочу сказать о Базе...
Либетрау ничуть не удивился. Он молчал и вертел в руках блестящий карандаш. Роберт слегка удивленно повторил:
- Я хочу сказать о Базе!
- Слушаю, - ответил Либетрау. - Карту?
- Не надо. Астероид тысяча девятьсот девяносто три, ю-эй. Где другие базы - не знаю, честное слово.
Либетрау отложил карандаш.
- Так. Понятно. Не путаешь?
Роберт оскорбленно промолчал. Либетрау опять взял карандаш и застучал им по столу. Он был чем-то расстроен.
'Почему он задумался?' Внезапно Роберт догадался, покраснел от возмущения и крепко сжал кулаки.
- Не верите? - глухо спросил он, с неприязнью глядя на человека, который посмел сомневаться в его, Роберта Гриссома, искренности. - Эх, а я-то!..
Он безнадежно махнул рукой и опустил голову.
- Почему же, верю. Минутку! - Либетрау щелкнул чем-то под столом и повернулся к Роберту боком. - Юра! Передай Пейджу, что данные Гарри Гриссома ложны. Пусть прекратит пока все приготовления, а я позже с ним свяжусь.
- Понял, - ответил невидимый Роберту человек.
Роберт был ошеломлен. Папаша старался досадить как мог! Это было вполне в его стиле. Как-то давным-давно отец угостил сладкой фруктовкой доверчивую шестилетнюю Франсуазу, а потом хохотал, когда малышка чуть не задохнулась от первого же глотка: в стакане оказалась дьявольская смесь виски, коньяка и черт знает чего еще! А случай с Питерсом... Отец закрыл его в каморке, когда тот явился с очередной проповедью, разрегулировал локальный температурный блок и двое суток пропьянствовал в баре, а старик Питерс задыхался от жары.
- Спасибо, - коротко сказал Либетрау и улыбнулся, хотя улыбка почему-то вышла печальной.
- Не стоит! - весело отозвался Роберт.
Ему было легко и хорошо, он готов был радостно зазвенеть от любого прикосновения, как хрустальная ваза.
- Скоро всех вызволим, - сказал Либетрау. - А базы еще пригодятся. Только для других целей.
- Но там же торпеды! Они просто так не дадутся!
- Ничего. У нас много средств, чтобы обойтись без жертв и с той и с другой стороны. Не волнуйся.
Лицо Либетрау внезапно стало очень серьезным.
- Сегодня получил фотографии, - медленно проговорил он, внимательно глядя на Роберта. - Печальные фотографии. Мы их сделали в рубке управления космического бота. Посмотри...
*
Он сидел на пне у дороги, ведущей к городу. Ходили по ней редко и можно было хоть целый день чертить веткой узоры на песке, не опасаясь, что этому занятию кто-нибудь помешает.
Он даже не ожидал, как больно и тоскливо станет после слов Либетрау, при виде той фотографии, и как долго будет успокаиваться боль. Боль нехотя разжала тугие кольца только к исходу бессонной ночи и отпустила, наконец, при свете привычного солнечного дня.
Роберт сидел лицом к интернату, утонувшему в соснах - спаслась лишь жирафья шея вышки над бассейном, - и бесцельно водил веткой по песку.
Мобиль подкрался незаметно. Он лежал на дороге, как толстая безглазая рыба, а возле него, опустив руки, стояла невысокая молодая женщина. Темные волосы подчеркивали удивительную бледность лица, совершенно не тронутого загаром, словно она очень долго была там, где нет горячего летнего солнца. И что-то еще было в ее лице... Что-то странное...
Женщина стояла, не решаясь отойти от безглазой голубой рыбы и сделать шаг по дороге. Роберт, наконец, понял, что было в ее лице. Он поспешно встал с пня и подошел к мобилю.
- Вы... к Кате?
Женщина шагнула вперед.
- Да. За Катей...
Роберт проглотил горячий комок.
- Идемте, я покажу.
- Не надо. Я знаю...
Женщина неуверенно пошла по дороге и Роберту даже показалось, что она вот-вот упадет, но она не упала и медленно растворилась в соснах, слившись с ними зеленым платьем.
И тут его зазнобило. Он привалился спиной к теплому боку мобиля, обхватил себя руками за плечи, но согреться никак не мог.
- Сволочи! - тихо сказал он в голубое небо, которое было лишь красивой декорацией, скрывавшей небо истинное - черную бездну, ставшую убежищем зла.
Перед глазами стояли лица с фотографии. Два лица, мужское и женское. Два искаженных страданием лица.
'Посмотри, - сказал ему Либетрау. - Девушка и мужчина. Мертвые'.
Вот тогда-то ему и стало больно.
Конечно, Гедда и Паркинсон. Он был почему-то уверен, что это Гедда и Паркинсон, неведомо какими путями выбравшиеся из каменной тюрьмы.
Он не в силах был пошевелиться, повернуть голову, встать. Послушными остались только глаза,
