которые фиксировали все движения Либетрау. Либетрау медленно вынул из стола большую цветную фотографию и поднес к лицу Роберта.
Двое. Двое в привычных комбинезонах, одинаковых, как арестантская одежда. Мужчина и девушка. Мужчина сидел у входа в рубку космического бота, привалившись к стене, и его остекленевшие глаза были открыты. Рука намертво вцепилась в рукоять пистолета. Комбинезон был расстегнут у горла и потемнел от крови.
Роберт с ужасом всматривался в искаженное смертью лицо с впалыми щеками, заросшими черной щетиной, но оно было ему незнакомо. Он перевел взгляд на девушку. Она лежала на пульте управления, черные волосы упали на переключатели, а повернутое к Роберту лицо сохранило отпечаток боли. На полу валялся еще один пистолет. Девушка раскинула руки, словно обнимая пульт, и столько отчаяния и страха было в ее позе, что Роберт чуть не застонал.
- Я... их... не знаю... Это не наши... - с трудом выдавил он. Как... все это?..
- Пока не знаем, - ответил Либетрау. - Она звала на помощь. Их нашли по радиомаяку.
Очередная попытка. Еще одна смерть на пути к настоящей жизни. И какая разница, как звали девушку! Какая разница, что звали ее не Геддой...
- Опять ты сам по себе?
Маленькая Рената вышла из-за мобиля, укоризненно качая головой. Привык я один, - вздохнув, сказал Роберт и присел на корточки.
- Пора отвыкать!
Рената присела рядом и доверчиво заглянула ему в лицо. В голубых глазах Ренаты он увидел нескладного парня с взлохмаченными светлыми волосами и упрямо сжатым ртом. Парень настороженно и выжидающе смотрел на него из голубизны.
- Хватит тебе одному. Никогда ты больше один не будешь.
- А если мне нравится?
- Вот и неправда! Вовсе не нравится. Просто вбил в голову, что тебя как-то выделяют. Не таким считают. А ведь для нас ты обычный, Роберт, и для других тоже. Такой же, как мы. Только больше переживший.
Рената говорила очень искренне, и Роберт крепко сжал ее ладонь и тут же отпустил, смущенный своим невольным порывом. Рената улыбнулась ему, похлопала по глухо загудевшему боку мобиля.
- Чья повозка?
Что-то больно закололо в груди.
- Это... к Кате...
Рената не слушала. Она смотрела за спину Роберта и перестала улыбаться. Роберт повернул голову. Бледная женщина в зеленом платье и Катька Мухина медленно шли к мобилю. Глаза у Катьки были заплаканными. Роберт и Рената встали.
- До свидания, - дрогнувшим голосом сказала Катька.
Она открыла дверцу мобиля и помахала рукой. Помахала тем, кто молча стоял у сосен. А там был весь интернат.
День проползал нехотя и трудно. Роберт находился в странном оцепенении. Его о чем-то спрашивали и он что-то отвечал, ему что-то рассказывали и он послушно кивал головой. Больше всего хотелось уйти в комнату, уткнуться лицом в подушку и уснуть. И, проснувшись, узнать, что из мира навсегда исчезла боль.
А вечером произошла еще одна встреча с прошлым. В небольшом зале учебного корпуса, перед экраном связи, Роберт оказался наедине с человеком, который когда-то был его отцом.
Злое худое лицо отца еще больше ожесточилось, глубокие складки, похожие на шрамы, пересекли щеки, редкие волосы отросли и неряшливо свисали на уши.
- Мерзавец! - прошипел отец, стремительно подавшись вперед, и Роберт невольно отстранился, как будто отец мог вцепиться в него. - Предатель!
Роберт пришел в себя и выпрямился.
- Что тебе нужно? Руганью твоей я, слава богу, сыт по горло. Новенького хочется, уважаемый папаша!
Голова отца задергалась. Он процедил сквозь зубы:
- Негодяй! Почему я тебя сразу не придушил?
- Действительно! Не сидеть бы мне шестнадцать лет взаперти.
Глаза отца сузились. Он устало опустил голову и внезапно жалобно спросил:
- Как ты мог стать предателем, Бобби? Боже, мой сын - предатель!
- Что ты хочешь мне сказать? - повторил Роберт. - Говори быстрее.
- Роберт! Как ты мог изменить нашей борьбе?
- Я не буду тебе объяснять. Все равно не поймешь. Понять можно, только отказавшись от предрассудков. Возможно, когда-нибудь ты убедишься, что неправ.
- Хочешь сказать, я всю жизнь бросил псу под хвост?
- К сожалению, да... отец. В истории были примеры...
- Пошел ты со своей историей! Быстро же тебя обработали! Не выйдет из тебя толка, поешь с чужого голоса.
- Как раз теперь-то я обрел свой голос. Все вы внушали мне ложь...
- Быстро же тебя обработали, - повторил отец, подался к нему, заговорил свистящим шепотом: - Сынок, не верь коммунистам! Они обманули. Ты же свободу потерял!
Роберт иронически хмыкнул.
- Если понимать под словом 'свобода' жизнь на Базе, то согласен: такую свободу я действительно потерял. И почему-то ничуть не жалею.
- Ну ладно! - с угрозой произнес отец. - Значит, не желаешь с нами?
- С кем это с вами? Мы, испанский король!..
- Насмехаешься, щенок? Пожалеешь!
- У тебя все? Тогда я пошел.
'Нет, таких уже не переубедить, - размышлял Роберт по дороге к коттеджу. - Таких надо просто изолировать. Ничего, кроме вреда, они не принесут. Слишком много времени и сил было потрачено на бесполезное сопротивление, чтобы теперь сдаваться... Пусть даже они понимают всю бесполезность... Отказаться от заблуждений они просто не в силах. Они умышленно закроют глаза на все хорошее, чтобы оправдаться перед собой. Взывать к их разуму бессмысленно, слишком сильна ненависть... Таких надо просто навсегда лишить возможности кусаться'.
Пашка и Анджей разговаривали, как всегда, и замолчали, когда Роберт вошел в комнату. Он, не раздеваясь, сел на кровать, прислонился спиной к прохладной стене. Больше всего хотелось хотя бы на время избавиться от своих размышлений и пожить спокойно, ни о чем не думая.
И его поняли.
- Синьор, вы не собираетесь спать? - приподнявшись, спросил Пашка.
- Не знаю...
Анджей отбросил одеяло и тоже сел.
- Есть предложение! Пойдем, подышим ночью, поболтаем!
- Есть! - радостно подхватил Пашка. - Годится, Роберт?
- Я не против.
- Тогда слушайте! - Пашка вскочил, завозился в поисках рубашки. Решетки уже перепилены, а веревочную лестницу сегодня передали через верного человека из стражников. Спускаться будем по одному. Главное - не шуметь! Лошади спрятаны в лесу, а корабль ждет уже третью ночь. Пароль 'Франция и свобода'. Все понятно?
- Да, шевалье! - тихо воскликнул Анджей.
Пашка повернулся к Роберту.
- А вам, виконт?
- Я уже отгибаю прутья.
- Тогда в путь!
