приемный пункт недалеко...
У киоска, где сдают стеклянную посуду, они откатили меня в сторону, а сами встали в очередь. И минут через двадцать вернулись с пачкой замусоленных бумажек.
- Больше тыщи! - весело сообщил Сережка.
И Сойка уже не стеснялась. Почти...
- Я эти деньги спрячу, а бабушке буду давать помаленьку. Можно теперь целую неделю не просить...
- Мы тебе еще насобираем, - храбро пообещал я. - Мы знаем места. Верно, Сережка? - И осекся. Может, не стоит болтать про Безлюдные Пространства? Но Сережка отозвался беспечно:
- Само собой! А ты завтра принеси Сойке еще одну книжку.
Сойка проводила нас до угла Кровельщиков и Водопроводной. А там, когда прощались, вдруг засмущалась снова:
- Можно, я спрошу?.. Вы не знаете, что такое брашпиль?
Ну и вопросик!
- Это на корабле... - начал Сережка.
- Такая машина, чтобы якорь поднимать! - заторопился я. - А ты где про него вычитала? В этой книжке ничего морского нет, по-моему.
- Это не из книжки. Из песни... Там такие слова: 'Где-то грохнула цепь на брашпиле...' Теперь я понимаю...
- А что за песня? - осторожно спросил Сережка.
- Брат сочинил. Давно еще.
- Значит, у тебя есть брат? - глупо спросил я.
- Двоюродный. Он далеко, на Сахалине. Два года назад приезжал и пел мне. Я запомнила...
Мне вдруг до рези в глазах стало жаль эту белоголовую Сойку. Я даже закашлялся. А когда мы остались вдвоем с Сережкой, насуплено сказал:
- Раньше я думал, что Золушки бывают только в сказках...
- Бывают и по правде... Только мы в принцы не очень-то годимся.
- Я-то уж точно. Про инвалидных принцев сказок нет.
Сережка сделал вид, что разозлился:
- Вот как тресну по шее! Несмотря на инвалидность!
И я почему-то обрадовался.
- Ладно, трескай! Только завтра приходи обязательно...
- Ох... завтра же суббота.
- Не можешь? - сразу затосковал я.
- Могу, только...
- Что?
- Завтра, наверно, твоя мама дома будет...
- Ну и что?!
- Наверно, она сердится на меня: 'Привязался к Роме какой-то подозрительный тип, увозит куда-то...'
- А вот сейчас я тебя тресну по шее!
...Мы успели домой за три минуты до маминого звонка. И я бессовестно сообщил маме, что сижу дома уже давным-давно.
- Как тебе не стыдно сочинять! Я звонила пятнадцать минут назад!
- Ну и что?! Я в туалете был! Не срываться же!
- Вот подожди, будет тебе 'туалет'...
Сережка убежал домой ('надо еще тете Насте с хозяйством помочь'), и я помахал ему с балкона. А он мне.
А когда Сережка скрылся, вдруг сразу, как ледяная сосулька, проколол меня страх: 'А что, если завтра он не придет?'
Ну, завтра, может быть, и придет, а через несколько дней я ему надоем. С какой стати он должен возиться с инвалидом? Вокруг столько здоровых мальчишек! С ними можно без забот гонять мяч, носиться на велосипедах. Гулять, где душа пожелает, не таская тяжелое кресло. В том числе и по Безлюдным Пространствам...
Почему я за эти два дня привык, что он нянчится со мной? Привык, словно к себе самому, к своему второму я! Будто он для того и родился, чтобы всю жизнь быть со мной рядом!
Он и во сне приходит, не забывает меня. А я что? Чем хорошим я могу ответить Сережке? Я же... свинский эгоист! Сегодня даже прикрикнул, когда он вез меня по шпалам: 'Не тряси так!'
Нет, он не бросит меня сразу, но где-нибудь через неделю скажет, глядя в сторону: 'Понимаешь, я завтра не смогу прийти. И послезавтра. Дома куча дел...'
Я чуть не заревел. Головой лег на перила балкона. И сидел так, пока не пришла мама.
Она не стала сильно ворчать на меня за дневные приключения. Была рассеяна - видимо, из-за своих каких-то забот. Мне стало поспокойнее, но все же я улегся опять совсем рано: чтобы поскорее дождаться утра и Сережки. Увижу его и спрошу прямо: 'Ты со мной подружился накрепко или это так, случайность?'
Но разве про такое говорят?
А может, он опять приснится? Тогда уж точно спрошу.
Однако Сережка в эту ночь не приснился. Видел я громадные ржавые механизмы, которые лязгали шестернями, телефон, по которому никак не могу дозвониться домой; соседского кота, который хитрым голосом доказывал, что он не Пушок, а Лопушок. Враль несчастный!
Потом приснилась Сойка. Мы с ней гуляли по заросшим одуванчиками пустырям, по лопухам и кочкам, среди которых прятались мохнатые чуки. Мы собирали бутылки. Сойка была в коротком новом платьице - очень красном, с белыми бабочками. Но к платью была пришита заплата из серой холстины. Потому что Золушка. Сойка все время отворачивалась и тонким голосом пела одну и ту же фразу: 'Где-то грохнула цепь на брашпиле...'
Хорошо в этом сне было то, что кресло мое ездило само собой. Подчинялось мысленным приказам. Ловко пробиралось через заросли. А потом у нас разбилась бутылка и осколок рассек мне ступню, и было совсем по правде больно. Сойка теплыми пальцами прижимала к порезу подорожник, и алые капли падали ей на белые сандалетки. И она чуть не плакала, а я смеялся несмотря на боль...
Так и со смехом и проснулся. А нога радостно болела еще несколько секунд.
Сережка пришел ровно в десять, как договорились.
Он был неузнаваемый. В белой рубашке, в синих брюках с наглаженными стрелками. Кепку-бейсболку он оставил дома, а волосы были расчесаны на косой пробор - очень старательно.
Совсем другой Сережка. Я, конечно, обрадовался, но...
Зато маме он понравился. Тем более, что сразу же заявил:
- Ирина Григорьевна, вы меня извините, пожалуйста. Это я виноват, что вчера задержались.
Мама сказала, что это пустяки и что она очень довольна, что у Ромы появился такой замечательный товарищ, и так далее... Напоила нас чаем и отпустила гулять до обеда.
- Мама, до трех часов! Мы ведь поздно позавтракали!
- Ну, хорошо, хорошо... - Ее по-прежнему занимали какие-то свои заботы. Уж не сделал ли Евгений Львович ей очередное решительное предложение?
Мама помогла нам спуститься, хотя Сережка убеждал, что управится сам.
На улице он спросил:
- Куда двинемся?
- К Сойке, конечно! Я же книжку взял для нее...
- А чего ты надутый?
- А чего ты такой наглаженный! На Безлюдные Пространства в этом наряде не сунешься.
- Да, если брюки извожу, тетя Настя со свету сживет...
- Вот видишь!
