В о с т р я к о в. Что так?
Л ю д м и л а. Интересный разговор. Ну, а как по-твоему?
В о с т р я к о в (садясь). При чем тут - по-моему? При коммунизме стирается грань между городом и деревней, между трудом умственным и физическим, - читали кое-что, разбираемся. А вот насчет стирания граней между трудом и удовольствием - об этом я что-то у классиков марксизма не читал.
В е н ц о в а. А вы как думаете?
В о с т р я к о в. А я думаю - при коммунизме техника до того разовьется, что люди смогут работать не восемь часов, а один час, ну полтора. А остальное время... они будут полностью принадлежать самим себе.
Н и к о л а й. Вот тоска-то! А что это значит - принадлежать самому себе? Пирожные есть? Я вот одно съел - и не хочу больше.
В е н ц о в а. Ого! Ну-ну, любопытно. А как, по-вашему?
Н и к о л а й. А по-моему - при коммунизме не будет труда безрадостного, однообразного, неинтересного, всю такую работу будут делать машины. А человек будет делать только то, что машина не умеет, - думать, творить. И вот поэтому-то я считаю, что люди не смогут работать один час в сутки. Нет, иногда они будут просиживать дни и ночи, забывая есть и пить, чтобы проникнуть в какую-нибудь загадку природы. Только не будут так стареть, сжигать себя на работе, здоровее будут...
Громко вступила музыка.
Л ю д м и л а. Я хочу танцевать.
Все поднялись с мест. Востряков и Людмила уходят,
Николай и Венцова идут за ними, но через несколько
секунд возвращаются.
В е н ц о в а. Нет, я все-таки боюсь оставлять свой аппарат без присмотра. И, если говорить честно, меня не очень привлекает эта толчея под музыку. Давайте лучше разговаривать.
Н и к о л а й. Давайте. Только я боюсь, что вам неинтересно будет.
В е н ц о в а. Как вам не стыдно? Меня никто не заставлял идти с вами. Кстати, я обещала быть сегодня в Доме кино на юбилее одного режиссера...
Н и к о л а й. И вы не пошли? Из-за меня? Может, вы еще успеете?
В е н ц о в а. Успею, но не поеду. Поверьте, я не много потеряла. Мы еще немножко поболтаем, а затем вы проводите меня домой. Впрочем, может быть, у вас другие планы?
Н и к о л а й (расцвел). Нет, что вы... Наоборот, я сам хотел...
В е н ц о в а. Что хотел?
Н и к о л а й. Проводить.
В е н ц о в а. Вы очень застенчивы, Коля?
Н и к о л а й. Да нет, не сказал бы. Это я только с вами.
В е н ц о в а. Со мной? А мне кажется, что со мной очень просто. Ведь я солдат - всю войну прошла простым сержантом.
Н и к о л а й. Ну, теперь мне только и остается перед вами навытяжку стоять.
В е н ц о в а. Почему?
Н и к о л а й. Я ведь... не воевал. Просился, не пустили. Это во мне как заноза сидит. Я все понимаю: фронт и тыл едины, и так далее. А уговорить себя не могу. Всегда про это помню. Вот вы - женщина - и с боевым орденом, а я здоровый мужик, ручищи-то вон какие - и не дрался.
В е н ц о в а (ласково). Выбросьте это из головы. Значит, так было нужно. Надо думать не о прошлом, а о будущем. Скажите, чего вы добиваетесь в жизни? Кем вы хотите стать?
Н и к о л а й. Кем хочу стать? Как это? Никем я не хочу стать. Я рабочий и хочу быть рабочим.
В е н ц о в а. Какой вздор! Вы умный, талантливый парень, почему бы вам не пойти учиться.
Н и к о л а й. Я учусь. Мы с Людмилой на четвертом курсе технологического. Только она на основном, а я на заочном.
В е н ц о в а. Значит, я права? Было бы глупо, если б вы так и остались простым рабочим.
Н и к о л а й. Чем быть простым инженером, по мне, лучше быть непростым рабочим. Я люблю резать металл, люблю копаться в механизмах. Вы посмотрите на мои руки, они созданы, чтоб делать вещи, отнимите у них работу - они отсохнут. И не люблю я, когда говорят: 'Глядите, Иван-то из простых рабочих в люди вышел'. А для меня рабочий - первый человек на земле. (Вскочил, подошел к решетке.) Подите сюда. Посмотрите. Все рабочими руками строено. И звезды эти рабочими людьми сработаны. Другие рабочие их на башни подняли, третьи - огонь в них зажгли. Не было бы рабочих - не было бы Москвы. Вы задумайтесь: Кузнецкий мост, Плотников переулок - почему их так называют? По кузнецам да по плотникам - по предкам моим.
В е н ц о в а (задумчиво.) А вы интересный парень, Коля.
Н и к о л а й. Я?
В е н ц о в а. Вы. И даже очень. Поверьте мне - я кое-что понимаю в людях. (Пауза.) Вы мне очень нравитесь.
Н и к о л а й. Я - вам?
В е н ц о в а. Мне редко кто-нибудь нравится, но, когда это со мной случается, я не боюсь об этом сказать прямо. Если б на нас не глазел вон тот официант, я бы вас поцеловала. Вот что: сейчас мы с вами сбежим отсюда и пойдем бродить по улицам. Идет? Почему вы молчите?
Н и к о л а й. Думаю. Чудно. Жил человек тихо, и вдруг в один день вся жизнь его перевернулась. И хорошо... и - тревожно.
Занавес
Действие второе
ОСЕНЬ
Воскресное утро на даче у Частухиных. Солнечная
терраса. Перила заплетены отцветающими настурциями. В
плетеном кресле - Нина Павловна Частухина
сорокадвухлетняя женщина, не молодящаяся, но
моложавая, всегда очень покойная и приветливая. Перед
ней - рабочий столик с портативной пишущей машинкой.
На ступеньках крыльца, подставив лицо под нежаркие
лучи солнца, сидит Венцова в легкой фуфайке и
шерстяных спортивных брюках. На коленях полевая
сумка, заменяющая ей портфель. Где-то поблизости
молодежь играет в волейбол. Доносятся звонкие голоса,
визг, смех, судейские свистки и глухие удары по мячу.
Н и н а П а в л о в н а. Лара, очнитесь. Готово.
В е н ц о в а. Как - уже? (Вскочила на ноги.) Нина, вы солнышко, я вас обожаю. Сколько страниц?
Н и н а П а в л о в н а. Пустяки - девять.
В е н ц о в а. Сто семьдесят шесть и девять - сто восемьдесят пять. Шестьдесят фотографий и шестнадцать чертежей.
Н и н а П а в л о в н а. Целая книга.
В е н ц о в а. Ниночка, я просто не знаю, как мне вас благодарить... Это такая наглость с моей стороны...
Н и н а П а в л о в н а. Не болтайте чепухи. Когда книгу издадут, разрешаю купить мне пробный флакон духов. Идите играть в волейбол. Я сейчас отнесу Вячеславу последние шесть страничек и приду на вас посмотреть. Когда вы на площадке - я не в силах оторвать глаз.
В е н ц о в а. Ниночка, милая, не гоните меня. Я лучше посижу с вами можно? Честно говоря, я так волнуюсь...
Н и н а П а в л о в н а. Почему?
В е н ц о в а. Странно, правда? И даже нескромно - ведь метод не мой, книга тоже не моя, и вообще, что я такое - десятая спица в колеснице. И все-таки для меня очень - поверьте, Нина, - очень важно, что нам скажет сегодня Вячеслав Алексеевич, и больше всего на свете я хочу, чтоб нашу книгу напечатали я чтоб мальчики стали лауреатами... Я не могу сейчас всего говорить...
Н и н а П а в л о в н а. И не говорите. Я все прекрасно вижу.
В е н ц о в а. Вы не можете видеть то, чего никто не видит.
Н и н а П а в л о в н а. А почему вы так убеждены, что никто ничего не видит?
В е н ц о в а. Фу, вы меня даже в краску вогнали. (Пауза.) Мы говорим об одном и том же?
