— Он может успеть раньше. Пока он на свободе. Вы должны обезопасить себя и Сью. Я предложил бы вооруженную охрану.
— Мистер Хаммер, это год выборов. Если подобная вещь выйдет наружу… Вы понимаете?
— Тогда ждите чего угодно. Я видел Монтлея. Случайно…
— Монтлея? — Он снял очки и положил их дужками вверх. — Он, кажется, заключен пожизненно?
— Он отбыл за решеткой тридцать лет. Вы помните его?
— Конечно! Это было дело, которое сделало мне карьеру.
И вы думаете?
— Он глубокий старик. У него собственное дело. Нет, он безопасен. Но Блэк Коплей и его банкноты — они так и не появились?
— Майкл, мы перерыли все улицы. Мы подняли каждый штат, все посольства, но на свет не появилось ни денег, ни Коплея.
— А что же, по-вашему, произошло?
— Если ему удалось выбраться из страны, тогда он выиграл.
— Но остается такси.
— Он мог убить водителя и угнать машину. Лихой парень. Но он на восемь лет старше Сони и, наверное, уже умер. Номера банкнот записаны… Хм, Хаммер, забавно, что вы все это откопали.
— И еще, Торренс, ваша жена. Что вы о ней знаете?
— Я знал все прежде, чем мы поженились. Она была в беде, потом мы полюбили друг друга. Я порядочный человек, мистер Хаммер. Я мог бы и не идти с ней к алтарю, но это дело вкуса. К несчастью, ее пагубная страсть свела ее в могилу. Что еще?
— А шантаж?
— Ерунда. Все подробности были в газетах. Я не допустил бы этого.
Я попрощался и вышел из кабинета, ища глазами Джеральдину. Она сидела за машинкой. Глаза — за темными стеклами очков. Она выглядела, как типичная модель идеальной секретарши. Под маленьким столиком с машинкой мне видны были ее стройные ноги. Юбка приподнялась, когда она их скрестила, и первое, что она сделала при моем появлении — одернула юбку вниз. Я увидел прелестные кружевные трусики, черные и сексуальные.
Я присвистнул:
— Вот это да!
— А что, плохо выгляжу?
— Наоборот. Как Торренс выдерживает диету с тобой подбоком?
— Просто. Я секретарша и политический комментатор… и ничего больше. Я могу бегать по дому с картонными коробками на голове, и он этого не заметит.
— Хочешь, проверим?
— Нет, правда. Он очень целеустремленный человек, для которого политическая карьера заменяет все. Он слишком долго был на службе, чтобы начать думать о чем-то другом.
— Но ведь женщины имеют право голоса?
— Да. И потому он иногда позволяет им показываться с ним в общественных местах. Женщины не любят вдовцов с семейными инстинктами, но им нравятся упорные холостяки, сдающиеся под их чарами.
— Это то, что приносит их голоса? Сим сказал, что ты была с ним три политических кампании.
— К чему вы клоните?
— Случаи шантажа по поводу прошлого.
— О, нет. Он чист, как слеза. Поэтому мы так и всполошились, когда Сью сбежала. Даже такая малость может испортить выборы. Человек, который не может навести порядок в своем доме, не сумеет навести его и в штате.
Она встала, подошла ко мне. Бедра медленно колыхались, налитая грудь вздымалась под плотно облегающим свитером.
— Думаете, Сью больше не устроит неприятностей?
— Она совсем взрослая. Зачем? Скажи… мистер Торренс убил ее мать?
— Это ей придется выкинуть из головы.
— Она думает об этом. А вымысел иногда становится реальностью. Ее раннее детство было не из приятных. Я не думаю чтобы она когда-нибудь узнала, кто ее отец. Если она выступит открыто с обвинениями, это повредит Торренсу. Я поговорю с ней. Где она?
— В летнем домике. Она там живет и тренируется.
Она улыбнулась, медленно положила руки мне на плечи, медленно поднялась на цыпочки и неторопливо провела языком по губам. Это был медленный и пробный поцелуй, как будто она хотела высосать сок из сливы прежде, чем купить немного. Ее рот был трепетным и теплым, он обещал… Потом так же медленно она оторвалась от меня и улыбнулась.
— Спасибо.
— Спасибо, — ответил я и тоже улыбнулся.
— Я могу возненавидеть вас и могу полюбить.
— А что хуже?
Это вам придется выяснить самому.
— Может быть, я это и сделаю, малышка.
.
Сью открыла мне дверь и заглянула мне за спину.
— А Велда не с тобой?
— Нет, можно войти?
Она скорчила мне рожицу и дала пройти в маленькую комнату, приспособленную к ее вкусам и склонностям. Одна стена была зеркальной, со станком для занятий балетом, потом микрофон на длинной рукоятке, проигрыватель с кучей пластинок в ярких обложках, пианино, медвежьи шкуры на полу и куча бумаги. Потом еще какие-то яркие ткани, шкафы, пуфики — все было радужным от ярких цветов. На столике были свалены старые афиши, туфельки танцовщицы и какие-то фото.
— Чье это?
— Мамино. Хочешь взглянуть, какая она была?
— Конечно.
Снимки, сделанные в ночных клубах, и газетные фото — вот она, Салли Девон, прекрасно сложенная, с милой улыбкой. Но на мой взгляд она была только точным идеалом шоу-герл. Своей изюминки у нее не было. Фотографий было четыре, все при ночном освещении, все с компанией друзей. Но на двух — один и тот же человек: темноволосый, с глубоко посаженными глазами, благообразный, точно священник.
— Она была прелесть.
— Она была прекрасна, — мягко сказала Сью. — Я еще помню ее лицо.
— Это снято до твоего рождения.
— Я помню, как она говорила со мной о нем.
— Дальше…
— Она ненавидела его.
— Сью… Они были женаты.
— Пусть.
— Хочешь правду?
Она закусила губу.
— Твоя мать была алкоголичкой. Он сделал все, чтобы она вылечилась. Алкоголики это ненавидят. Он не давал ей пить. Оставь эту чепуху, что он…
— Она сказала: «Меня убила змея!»
