просто менее воспитанны, чем я.
Он несколько секунд помолчал, наблюдая, как вспыхивают красные цифры на электронных часах над дверью.
«43…44…45…»
— То же, что произошло с Амином Латифом, несколько иное дело. — Торн покачал головой. — Тут должно быть что-то другое. Я даже не уверен, что хочу понимать, почему так можно было поступить. Начало потасовки не трудно представить, я как раз об этом только что рассказывал. Это невежество, попытка почувствовать себя лучше — просто и ясно. Амин с приятелем стояли на автобусной остановке и не прятали глаза, когда ты со своими приятелями попытались заставить их отступить. Может, они что-то сказали — поэтому вы их ударили, верно? По крайней мере, Амина ударили, потому что его другу удалось убежать. В итоге осталось трое против одного. Неплохие шансы для таких крепких мужчин, как ты и твои приятели, да?
Фаррелл, балансируя на стуле, наклонился вперед. Он что-то прошептал. Его руки были сжаты в кулаки и прижаты к бокам.
Китсон наклонилась, пытаясь поймать взгляд Фаррелла.
— Просто имена, Адриан. И покончим с этим!
— Ты уже не девственник, не так ли? — Еще один риторический вопрос. Торн тут же продолжил: — Господи! Уверен, что нет. В твои-то семнадцать! Тебе известно, что такое секс? В идеале это, конечно, любовь. Однако будем до конца честными — в большинстве случаев это вожделение, и только. Иногда привычка, дурман, тоска… Но то, что произошло с Амином Латифом, не подпадает ни под одно из этих определений, разве нет?
«36…37…38…»
— Давай на минуту представим, что тебя не было той дождливой ночью на той автобусной остановке. Я расскажу тебе, что там произошло, что нам доподлинно известно из показаний Набиль-хана и на основании других улик. Я расскажу тебе, а ты ответишь мне: имеем ли мы хоть малейшее преставление о том, что произошло? По рукам? Слушай, дело сделано, вот что странно. Азиатская скотина полуживая лежит в грязи — так почему бы всем троим просто не уйти, верно? Может, один или двое уже и готовы идти, но здесь не они командуют парадом, а у «командира» другие планы. Он хочет преподать наглой сволочи настоящий урок. Поэтому он втягивает его на тротуар и переворачивает на живот. Расстегивает ремень Амина Латифа и стаскивает с него джинсы. Ты внимательно следишь за моим рассказом?
Фаррелл начинает дышать глубже, тяжелее…
— Потом спускает свои штаны, трусы. К этому моменту, думаю, его товарищи уже отошли подальше. Они не хотят иметь с этим ничего общего. Возможно, они кричат ему, чтобы он бросил свою затею, что он грязный извращенец, но ему самому к тому времени уже на все наплевать. Он больше не может думать ни о чем другом. Его уже понесло: вот он достает свой крошечный член… Вот становится на колени…
— Уж глупее ты ничего не мог придумать… — добавила Китсон. — Пытаясь вставить его Амину Латифу.
— Если мы арестуем Дамьена Герберта и Майкла Нельсона и окажется, что они — те, кого мы ищем, они подумают, что сдал их ты, не иначе.
«12…13…14»
— Но азиатская сволочь — именно так его назвали в начале драки — оказывает сопротивление. Пока все его увечья — пара сломанных ребер. Пока еще кусок дерьма, который опустился на колени, может встать и уйти, и тогда он получит намного меньше, чем пожизненное заключение. Но он решает по-другому. И Амин Латиф делает свой выбор: он сопротивляется, отказывается оторвать свою задницу от тротуара, отказывается подчиниться этому животному, которое пытается его изнасиловать, доказать, какой он настоящий мужик. Поэтому животное в конце концов сдается. Оно поднимается на ноги и пытается взять себя в руки. И дрочит под ржание своих приятелей. Еще не успев кончить, он начинает бить ногами свою жертву в бок и по голове. И не останавливается до тех пор, пока Амин Латиф не замирает. Лежа в грязи. Весь мокрый от дождя, крови и спермы…
Когда Фаррелл внезапно поднял глаза, стало ясно, что он уже некоторое время беззвучно плачет. Горловина его свитера потемнела от слез. Рыдания вырвались из его груди, когда он стал браниться и биться в истерике, как будто его охватил огонь. Он обзывал их суками и гандонами, яростно оттолкнул Уилсона, когда тот протянул руку и попытался положить ее Фарреллу на плечо.
Ни Китсон, ни Торн не могли с уверенностью сказать, только ли на них была направлена эта вспышка ненависти за все происходящее, за положение, в котором он по их милости оказался. Слезы, которые струились по его липу, пока он бился в конвульсиях, яростно выкрикиваемые ругательства, были направлены и на себя самого, по крайней мере, отчасти. За то, что он совершил.
За то, каким он был.
Китсон пришлось повысить голос, чтобы закончить допрос.
Фаррелл продолжал ругаться и хрипеть, пока они запечатали диски и позвали в комнату конвоира.
Было так приятно вечерком насладиться кружечной пива на летней веранде «Дуба» или побродить по крошечным скверикам у соседних домов.
Торн с Китсон направились назад в Пиль-центр и первые несколько минут молчали. Торн видел, что Китсон печалится из-за того, что ей никак не удается вытянуть из Фаррелла имена. Сам он размышлял над нетривиальным окончанием допроса и над еще более странной реакцией мальчика на вопрос о его звонках Люку Маллену.
— Откуда все это берется? — удивлялась Китсон. — То, как он обошелся с Латифом.
— Думаешь, он сам подвергался насилию?
— Не знаю. Я просто ищу объяснение происходящему.
— А как насчет его отца?
— Я к нему не очень-то присматривалась, поэтому ничего определенного сказать не могу.
Они перешли дорогу и, подходя к пункту охраны, достали свои удостоверения.
— А что ты там, на допросе, говорил о мыслях в своей голове? — Китсон пристально посмотрела на Торна. — Ты просто выдумывал?
— Хотелось бы надеяться, что да. Большей частью. Но все мы не без греха, правда? — Он показал свое удостоверение и вошел внутрь. — Если я вижу человека со шрамом на лице, я начинаю представлять, откуда он у него взялся, и говорю себе: наверно, он агрессивный, жестокий. Я никогда не рассматриваю его как жертву. А разве когда женщина видит, что к ней вечером приближается молодой негр, она не боится, что он на нее нападет и ограбит?
— Служба заставляет тебя видеть в людях самое плохое, — заметила Китсон.
— Однако это своего рода предубеждения, я прав?
Прежде чем войти в Бекке-хаус, они на минуту остановились и наблюдали за группой вновь прибывших «клиентов» в спортивных костюмах, которые гоняли мяч по футбольному полю. Все в них так и дышало агрессией.
Он перехватил Портер в машине, когда она возвращалась на место убийства Бристоу в Шепардз- буш.
— Подожди минутку, я за рулем…
Торн слышал вой сирены. Он догадался, что она сделала телефон тише, зная, что вождение автомобиля без должного внимания и осторожности может стоить обычному детективу нескольких часов ареста.
— Отлично, теперь я в твоем распоряжении.
Торн рассказал ей о допросе Адриана Фаррелла и об уклончивом ответе мальчишки, когда ему предъявили распечатку телефонных переговоров.
— Он нес какую-то ерунду, — сказал Торн. — Как жаль, что у меня нет ни одной мысли о том, что это может значить.
Портер что-то ответила, но связь прервалась и Торн услышал лишь какие-то отрывки. Он попросил
