приходилось нагибаться. Более того, проход оказался очень узким. Все, что я могла сделать – это отставить в сторону локоть. Даже с другой такой же хрупкой девушкой мы бы разошлись с огромным трудом.
Во-вторых, никтофобия. В туннеле было абсолютно темно. После второго же поворота свет от выхода рассеялся, и единственным ориентиром стала рука Максимилиана, в которую я вцепилась, как в последнюю надежду.
В-третьих… Ксиль сказал, что под холмом жили пауки. И я очень, очень надеялась, что князь просто так оригинально пошутил.
– Был случай, когда разведчик из Ордена отыскал этот туннель, – замогильным голосом сообщил Максимилиан. – Правда, бедняга был полноват и застрял в одном узком местечке…
– И что вы сделали? – с замиранием сердца спросила я, невольно сжимая пальцы Ксиля. Темнота, невозможность пошевелиться и пауки… Брр…
– Ничего, – хохотнул в темноте князь. – Денек он помариновался в одиночестве, а потом кто-то из наших проголодался…
Меня это впечатлило. Я трусливо порадовалась, что дружу с шакаи-ар, а не воюю.
А когда время почти перестало иметь значение и превратилось в холод каменных стен и извилистую бесконечность поворотов, Максимилиан сказал: «Зажмурься». Я послушалась…
Сначала стало теплее. Потом появился особый запах – острый и сладкий одновременно. Не цветочный и не травяной… А затем под ногами вдруг запружинила земля вместо скользких камней… И мы вышли на поверхность.
Как будто из осенней ночи шагнули в летний полдень.
– Совет закрыть глаза был своевременным, – даже спустя несколько минут я продолжала щуриться. Максимилиан и Дариэль, что характерно, не испытывали совершенно никаких неудобств из-за резкой перемены степени освещенности. – У вас тут… вообще странно. Так тихо.
Князь пожал плечами.
– Это вообще странное место. Пространственная аномалия. Сутки примерно по тридцать шесть часов. Двадцать из них – светло, солнце все время в зените, а потом вдруг за минуту или две начинает резко темнеть. В ночном небе никогда не видно луны, только звезды, но очень яркие. И, кажется, не наши. А еще – здесь не живут никакие звери или птицы. Даже мышей нет.
Я обернулась, прикрывая глаза козырьком ладони. За спиной у нас вырастал из земли холм, без намека на травяной покров – только разноцветные мхи и светло-зеленый хвощ. Тень почему-то не пряталась за другим склоном, а словно тянулась к солнцу, против всех законов физики. Прохладный ветер раскачивал широкие блюдца подсолнухов, обрамленные ярко-оранжевыми, как огненные языки, лепестками. Небо имело цвет скорее синий, нежели голубой – чуть насыщенней, чем у нас.
И – ничего живого. Не порхали от цветка к цветку бабочки. Не заливались птицы – даже там, на границе видимости, где рыжие языки подсолнухового моря вливались в густо-зеленую, как гуашевые мазки, траву на берегу реки. Лес, огибающий поле с другой стороны, тоже казался пустым и наполненным иной, мистической жизнью. Верхушки громадных деревьев вонзались в небо. Шелестели глянцевые широкие листья, будто кто-то в предвкушении потирал ладони.
От подножия холма змеилась тропа – как туннель, разрезающий оранжевое, источающее пряный аромат поле. Дальний конец ее упирался в ступени старинного вида усадьбы. Два крыла, башенки… Стены снаружи были оштукатурены и выбелены, а слева от входа тянулся к высокой черепитчатой крыше какой-то вьюн – то ли плющ, то ли девичий виноград, издалека и не разглядишь. Двери гостеприимно распахнули створки, поджидая гостей.
– Ну что, идем? – весело спросил Ксиль и вдруг неуверенно передернул плечами, сознавшись: – Знаете, а я немного переживаю.
– По поводу? – насторожился Дариэль. Взгляд его потемнел от тревоги. – Думаешь, меня могут плохо принять?
– Да нет, дело не в тебе, – рассеянно отозвался князь, проводя рукой по волосам.
Тонкий венок из синих цветов упал на землю, расплетаясь на лету. Я машинально наклонилась и подцепила один из вялых стебельков. Бутончик уже раскрылся наполовину. Я повертела цветок в руках и осторожно заткнула его за ухо. Пальцы пропахли травяной горечью.
– А в чем, Максимилиан? – настойчиво поинтересовался Дариэль.
– В нашей природе, – коротко ответил князь и после запинки продолжил, опасливо глядя на меня: – Шакаи-ар совершенно другие. Тебе может показаться странным многое, что для нас… естественно. Впрочем, это и к Силле пока относится, – он невесело усмехнулся. – Мышление и восприятие меняются дольше всего. Вот, скажем, это место – как оно тебе? – Ксиль широким жестом обвел подсолнуховое поле.
– Мне здесь не по себе, – честно созналась я, и Дэйр согласно кивнул. – Чувствую себя… почти как во сне Айне, то есть, я хотела сказать, как в ее
– А мне – вполне комфортно, – вздохнул Ксиль. – Я бы даже сказал – уютно. Как и моим кланникам… Там, за пределами резиденции, в кругу чужих, мы стараемся казаться такими же, как люди и эльфы, – произнес он очень серьезно. – Но здесь… прежде чем судить, вспоминай, пожалуйста, о том, что мы совершенно другие. Ладно? – попросил Максимилиан.
Я только кивнула. Князь улыбнулся ободряюще и, развернувшись, не спеша направился по тропе к усадьбе, вскользь касаясь ладонью шершавых подсолнуховых стеблей. Цветки покачивались, словно отмечая волнением его путь. Мы с Дэйром, не сговариваясь, переплели пальцы и последовали за Ксилем.
– Нервничаешь? – тихо спросила я целителя, привстав на цыпочки.
– Немного, – так же шепотом ответил он и ободряюще улыбнулся: – Ну же, веселей, Нэй. Подумай об этом, как о приключении.
Вблизи от крыльца подсолнухи были выкошены, только торчали среди редкой травы иссохшие пеньки. Перед правым крылом усадьбы поскрипывали от ветра высокие деревянные качели. У одного из столбиков сидела на земле фарфоровая кукла в пышном лиловом платье с желтыми розами, а чуть поодаль лежал надувной мяч из яркого пластика.
При взгляде на это подобие детской площадки я ощутила приступ иррационального ужаса. Как в дурацких фильмах – почему-то страшнее всего становится тогда, когда из темного леса навстречу героям выходит не маньяк с топором или очередной монстр, а милая девочка со слепо распахнутыми черными глазами.
– У Ясмин глаза светлые, как и волосы, впрочем – вся в маму, – хмыкнул Максимилиан, бессовестно подслушав мои сокровенные мысли. – А вот Янис, конечно, может напугать, если неожиданно появится из темноты… Но, поверь, он – добрейший мальчик.
– Здесь есть дети? – и искренним удивлением спросил Дариэль, останавливаясь в шаге от выщербленных ступеней. – Откуда?
Ксиль обернулся и произнес доверительным тоном:
– Нашли в местных подсолнухах, Дэйри… Шучу, конечно. Кариот привела мужчину из другого клана, – объяснил он уже серьезно. – Обычно я советую таким парам переходить в клан к супругу – ведь там, у возлюбленного или возлюбленной, есть родичи. А детям, если они появятся, интересней играть со сверстниками, чем со взрослыми. Но Раймонд – такой же сирота, как и моя Кари. Так что около десяти лет в нашем тесном кругу стало на трех кланников некняжеского статуса больше. Раймонду тогда едва сравнялось полтора века, а Кариот родила двойню. Но внешне и не скажешь, кстати, что эти детишки – вообще родственники, – с мечтательной улыбкой заключил он. – Но они на редкость милые. Я обязательно вас познакомлю.
Этот безыскусный рассказ без следа развеял мистическое впечатление. Я почувствовала, что заражаюсь оптимизмом и радостным предвкушением от Максимилиана. Он с таким теплом говорил о шакарской семье, словно
– Постой… – я нахмурилась. – Так ради них ты заходил в магазин игрушек?
– Ну, конечно, – рассмеялся князь и от нетерпения крутанулся на пятках, щуря синие, как здешнее
