Лу?
— Как стих находит, — ответил я.
— Да, видок тут ничего себе. Как бы не уникальный. Думаю, по всем Соединенным Штатам таких рекламных щитов наберется не больше сорока-пятидесяти тысяч.
Я против воли ухмыльнулся. Щит поставила Торговая палата; гласил он вот что:
Вы подъезжаете к
СЕНТРАЛ-СИТИ, ТЕХАС,
Нас. (1932) 4.800 Нас. (1952) 48.000
СМОТРИТЕ, КАК МЫ РАСТЕМ!!!
— Ну да, — сказал я. — Ничего так щит, это правда.
— Так ты его рассматривал? Я так и думал, что это он тебя привлек. В конце концов, на что тут еще смотреть, кроме кустов и беленького домика? По-моему, его сейчас прозвали «дом убийства».
— Тебе чего надо? — спросил я.
— Сколько раз ты там бывал, Лу? Сколько раз с нею спал?
— Бывал я там не раз, — ответил я. — И по делу. Но меня пока не так поджимает, чтоб со шлюхами спать.
— Нет? — Он задумчиво прищурился на меня. — Да, похоже что нет. Лично я всегда придерживался теории, что даже в изобилии нелишне думать о будущем. Никогда ж не скажешь, Лу. Может, однажды утром проснешься, а тут закон издали. И шлюх признали антиамериканскими.
— Может, поправку внесут, — сказал я.
— И запретят что — брехню? Я так вижу, совсем не юридический у тебя склад ума, Лу, иначе ты б так не говорил. Тут в корне противоречие. Без шалав-то мы обойдемся, как праведно демонстрируют наши карательные учреждения; без шалав в общепринятом смысле то есть. А вот брехню чем заменить? Что бы мы без нее делали?
— Ну, — сказал я, — во-первых, я бы тебя не слушал.
— Но ты меня выслушаешь, Лу. Будешь сидеть тут и слушать, а отвечать, когда потребуется, будешь быстро. Понял? Ты понял меня, Лу?
— Я тебя понял, — ответил я. — Я с самого начала тебя понял.
— Я опасался, что нет. Заруби себе на носу: я могу тебе все вываливать на голову, а ты будешь сидеть и наслаждаться.
Он вытряс в бумажку табак, свернул и провел языком. Сунул в угол рта и, похоже, забыл.
— Ты разговаривал с Максом Паппасом, — сказал он. — Насколько я видел, беседа у вас была довольно дружественная.
— Была, — подтвердил я.
— Он смирился с самоубийством Джонни? Принял его смерть как самоубийство?
— Не могу сказать, что смирился, — ответил я. — Он спрашивал, не… не заходил ли кто в камеру после моего ухода, и…
— И, Лу? И?..
— Я сказал ему, что нет, не могло такого быть. Никто из ребят на такое не способен.
— Стало быть, замято, — кивнул Ротман. — Или нет?
— Ты на что намекаешь? — не выдержал я. — Что…
— Заткнись! — Голос его вдруг огрубел, но потом снова смягчился. — Ты заметил, что у него ремонт? Знаешь, сколько все это будет стоить? Тысяч двенадцать долларов. Откуда, по-твоему, у него такие деньги?
— Почем я…
— Лу.
— Ну, может, накопил.
— Макс Паппас?
— А может, занял?
— Без поручительства?
— Ну… Я не знаю, — ответил я.
— Давай-ка я выскажу догадку. Их ему кто-то дал. Скажем, богатенький знакомый. Такой, кому казалось, что он Паппасу должен.
Я пожал плечами и сдвинул шляпу на затылок; это потому, что лоб у меня вспотел. Но внутри мне было холодно — очень холодно.
— Лу, работы у него ведет «Строительная компания Конуэя». Не кажется ли тебе крайне странным, что Конуэй выполняет заказ того, чей сын убил его сына.
— Так он же почти за все берется, — сказал я. — Да и работает компания, а не он; не сам же он молотком машет. Скорее всего, он про эту работу и не знает ничего.
— Ну… — Ротман поколебался. А потом продолжил — с каким-то нажимом: — Это работа под ключ. Конуэй закупает все материалы, договаривается с поставщиками, оплачивает бригаду. Никто не видел ни цента от самого Паппаса.
— И что? — спросил я. — Конуэй берется за работы под ключ, когда только может. И получает в итоге не одну прибыль, а с полдюжины.
— И ты думаешь, Паппас такое стерпит! Думаешь, он не станет торговаться, — он же за гвоздь удавится! Я думаю, что станет, Лу. Иначе он не умеет.
Я кивнул:
— Я тоже так думаю. Но он сейчас не в том положении, чтобы права качать. Работу ему сделают так, как захочет компания Конуэя, либо не сделают никак.
— Н-да… — Он перекинул сигаретку из одного угла рта в другой. Подтолкнул языком, сощурился, не сводя с меня глаз. — Но деньги, Лу. Про деньги это нам все равно ничего не говорит.
— Он же сквалыжник, — сказал я. — Может, они у него были — ну, бо?льшая часть, а остальное те согласились подождать. Не обязательно их держать в банке. Может, он дома где-нибудь засаливал.
— Ага, — медленно произнес Ротман. — Ну да, наверное…
Он повернулся на сиденье так, чтобы смотреть в ветровое стекло, а не в меня — а не
— Ты на кладбище ездил, Лу? На могилку к Джонни?
— Нет, — ответил я, — но надо обязательно. Стыдно, что раньше не съездил.
— Ну так… черт, ты же не шутишь, правда? Ты все это искренне говоришь!
— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — не выдержал я. — Сам-то хоть что-нибудь для него делал? Мне славы никакой не надо, но в Сентрал-Сити я один хоть как-то пытался помочь этому парнишке. Мне он нравился. Я его понимал. Я…
— Знаю, знаю. — Он вяло покачал головой. — Я просто хотел сказать, что Джонни похоронили на освященной земле… Ты же понимаешь, что это значит, Лу?
— Наверно, да. Церковь не сочла его смерть самоубийством.
— И ответ, Лу? У тебя ведь есть объяснение?
— Он такой молоденький был, — сказал я, — а в жизни одни только неприятности. Может, Церковь прикинула, что он достаточно уже оступался, и решила выдать ему авансом. Может, подумали, что это несчастный случай — дурака валял, а дело зашло слишком далеко.
— Может, — согласился Ротман. — Может, может, может. Только вот еще что, Лу. Самое главное… В воскресенье вечером, когда Элмер и обитательница вон того домика свое получили, у меня один плотник на последний сеанс пошел в «Палас». Машину свою поставил за углом — прикинь, Лу, — в половине десятого. А когда вышел после кино, машину ему разули…
