16
Я ждал, но все как-то стихло.
— Ну, — сказал я наконец, — вот незадача-то. Все четыре колеса?
— Незадача? То есть тебе кажется, что это смешно, Лу? Обхохочешься, да?
— Ну, как бы забавно, — ответил я. — Забавно, что я в конторе ничего про это не слышал.
— Еще забавнее было бы, Лу, если б услышал. Потому что о краже он не сообщал. Я б не назвал это преступлением века, но вы, ребята, у себя в конторе почему-то не сильно интересуетесь нами в «Храме труда». Только если мы пикеты устраиваем.
— Ну а что я тут могу…
— Не напрягайся Лу, это не важно. Мужик о краже сообщать не стал, но ребятам рассказал во вторник, когда плотники и столяры свое собрание проводили. И один, как выяснилось, купил пару покрышек у Джонни Паппаса. Они… тебя знобит, Лу? Простыл, что ли?
Я прикусил сигару. Я ничего не говорил.
— В общем, эти парни экипировались парочкой дубинок из ссаного вяза либо заменяющего оный материала и отправились с визитом к Джонни. Дома его не было, и на заправке у Ловчилы Мёрфи тоже. Тогда его уже нигде не было — он свисал на собственном ремне с решетки в каталажке. А вот тачка его стояла у заправки, обутая в две оставшиеся краденые покрышки. Ребята их сняли — Мёрфи, само собой, полиции о краже тоже не поведал, — и на этом дело закончилось. Но разговоры, Лу, пошли. Разговоры начались несмотря даже на то, что —
Я откашлялся.
— Я… а с чего бы, Джо? — спросил я. — По-моему, я тебя не понимаю.
— Пташки, Лу, не забыл? Голодные воробушки… Эти покрышки сняли после половины десятого в тот вечер, когда скончались Элмер и его приятельница. Если Джонни не взялся за них ровно в тот момент, когда хозяин поставил свою машину, — и даже если взялся, — мы неизбежно приходим к выводу, что даже сильно после десяти он развлекался довольно безобидно. Иными словами, никак не мог участвовать в кошмарных событиях, что имели место вон за теми кустами.
— Это почему же? — спросил я.
— Не понимаешь? — Глаза его расширились. — Само собой, бедняги Декарт, Аристотель, Диоген, Евклид и прочие уже умерли, но, по-моему, и сейчас найдутся люди, способные отстоять их теории. Я очень боюсь, Лу, что они не согласятся с твоим предположением, будто тело может быть одновременно в двух разных местах.
— Джонни якшался с довольно сомнительной публикой, — сказал я. — Какой-нибудь приятель наверняка спер эти покрышки и отдал ему перепродать.
— Понимаю. Понимаю… Лу.
— Почему нет? — сказал я. — У него на этой заправке выгодная позиция, он мог от них избавиться. Ловчила Мёрфи не стал бы совать нос… Да ну, Джо, наверняка так оно и случилось. Если б у него было алиби на время убийства, он бы мне сказал, правда? И вешаться бы не стал.
— Ты ему нравился, Лу. Он тебе верил.
— И правильно делал. Он же знал, что я ему друг.
Ротман сглотнул, из горла у него вырвалось нечто вроде смешка — так бывает, когда толком не понимаешь, смеяться тебе, плакать или злиться.
— Прекрасно, Лу. Изумительно. Все кирпичики выложены по ниточке, а каменщик — честный и сознательный мастеровой. Но мне и он, и его мастерство что-то все равно не дают покоя. Зачем ему обязательно нужно защищать свою постройку из «наверно» и «может»? Эту крепостную стену логичных вариантов? Я не понимаю, почему он просто не пошлет к черту некоего профсоюзного пустозвона?
Вот… вот, значит, как. Вот, значит, как со мной. А вот с ним как? Ротман кивнул, будто я спросил вслух. Кивнул и несколько вжался в сиденье.
— Шалтай-Болтай Форд, — сказал он, — сидит на самой верхушке «Храма труда». Как или зачем он туда забрался, роли не играет. Придется шевелиться, Форд. И побыстрее. Пока кто-нибудь… пока не свалишься во сне.
— Я подумывал уехать из города, — сказал я. — Я ничего не сделал, но…
— Конечно не сделал. Иначе я, как верный краснокоричневый республиканец, не стал бы выдергивать тебя из цепких лап твоих очернителей и гонителей… будущих гонителей, я бы сказал.
— Ты думаешь… думаешь, может…
Он пожал плечами:
— Думаю, Лу. Думаю, тебе чуточку непросто будет отсюда уехать. И так крепко об этом думаю, что решил связаться с моим другом, одним из лучших уголовных адвокатов в стране. Слыхал, наверное? Бутуз Билли Уокер? Я как-то раз оказал ему услугу — еще на Востоке, а он добро помнит долго, хоть у него есть и недостатки.
Про Бутуза Билли Уокера я слыхал. Да про него, наверно, все слыхали. Был губернатором Алабамы — или Джорджии, в общем, где-то на юге. Сенатором был. Кандидатом в президенты по мандату «Дели деньги». Где-то в то же время по нему начали постреливать, из большой политики он выпал и опять занялся уголовной практикой. И был очень хорош. Все эти навозные шишки крыли его почем зря и потешались над ним за то, что он так обмишулился в политике. Но я заметил, что стоит кому-то из них или их родни попасть в переплет, бегут они прямо к Бутузу.
И меня как-то встревожило, что Ротман решил, будто мне требуется такая вот помощь.
Меня это встревожило, и я снова задумался, чего ради Ротману и этим его профсоюзам так стараться и нанимать мне адвоката. Что именно Ротман теряет, если Закон вдруг начнет мне вопросы задавать? Тут я понял, что, если всплывет наша первая с ним беседа, любые присяжные на свете решат, что это он натравил меня на покойного Элмера Конуэя. Иными словами, Ротман одним адвокатом спасал сразу две шеи — свою и мою.
— Может, он тебе и не понадобится, — продолжал он. — Но лучше его предупредить. Его не высвистаешь по первому требованию. Ты скоро сможешь из города уехать?
Я помедлил. Эми. Как мне это сделать?
— Я… Сразу я не могу, — ответил я. — Придется намек-другой народу дать: мол, подумываю уехать, — а потом уже собирать манатки. Знаешь, странно же будет смотреться…
— Н-да, — нахмурился он. — Но если они прознают, что ты собрался прыгать, могут скорее на тебя навалиться… Но все равно я тебя понимаю.
— А что они сделают? — спросил я. — Могли бы, так уже б навалились. Не то чтоб я как-то…
— Не стоит. Не повторяй. Ты шевелись лучше — и начинай как можно скорей. У тебя это не больше двух недель займет, максимум.
Две недели. Еще две недели на Эми.
— Ладно, Джо, — сказал я. — И спасибо за… за…
— За что? — Он открыл дверцу. — Для тебя я ничего не сделал.
— Не уверен, что в две недели уложусь. Может, займет немного…
— Лучше б не занимало, — сказал он. — Дольше.
Он вылез и пошел к своей машине. Я дождался, когда он развернется и поедет в Сентрал-Сити, после чего развернулся и поехал обратно сам. Ехал я медленно, думал об Эми.
У нас в Сентрал-Сити был один ювелир — с чертовски недурным бизнесом, красавицей-женой и двумя прекрасными детишками. И однажды в деловой поездке в некий городок с пединститутом он познакомился с одной милашкой; вскоре он уже с нею спал. Она знала, что он женат, и против такого расклада не возражала. Все было идеально. У ювелира были и она, и семья, и шикарный бизнес. Но однажды утром их с девушкой тела обнаружили в мотеле: он застрелил ее и покончил с собой. И когда один из наших помощников отправился с известием к его жене, он обнаружил, что и она, и дети тоже мертвы. Ювелир всех застрелил.
У него было все, но почему-то оказалось лучше так.
