— Сидите, работайте…
И еще один отсек — тут четырнадцати-пятнадцатилетние парни сколачивали гробы.
И еще один, где ребята делали могильные кресты и металлические секции могильных оград.
Нигде не останавливаясь, начальница колонии не спеша прошла по производственной зоне мимо всех рабочих отсеков и оказалась на складе готовой продукции. Здесь тоже звучало «Болеро», а у открытого въезда на склад стояла трехтонка с опущенным задним бортом, уже загруженная — поближе к кабине водителя — могильными крестами и гробами, а дальше траурными венками и мешками с бумажными цветами.
Забросив — под присмотром офицера-воспитателя и шофера — последние венки и мешки в кузов и подняв задний борт машины, бригада четырнадцати-пятнадцатилетних грузчиков уселась на перекур, а офицер подал шоферу накладную.
— Распишись, шестнадцать крестов, семь гробов, тридцать венков и двенадцать мешков с цветами…
Шофер расписался, сел в кабину, завел мотор.
Тем временем в центре бригады грузчиков четырнадцатилетний Юрка уже трындел по- черному.
— Летом в Монтане средняя температура плюс 80 по Фаренгейту, а по-нашему плюс 22– 24. Воздух потрясающий, Горбачев там был, сказал: с вас за воздух нужно брать налог/ Белых там 91 процент, индейцев и эскимосов 6 процентов…
Николай, слушая его, усмехался, а «бугор», увидев вошедшую начальнику колонии, запоздало вскочил и крикнул:
— Отряд, встать! Товарищ…
Но тут, прервав его, на склад влетел кто-то из малолеток, вопя во всю глотку:
— Травма в пятом отряде! Ужас! Егорову руку отрезало!..
Грузовик тронулся, выкатывая со склада, а офицер, начальница колонии, «бугор» и почти вся бригада грузчиков побежала в цех за малолеткой.
Николай и Юрка зорко переглянулись и…
В едином порыве они в два прыжка догнали выкатывающий со склада грузовик, в третьем прыжке оба уже уцепились за борт, а еще через секунду перемахнули через него и скрылись среди мешков с бумажными цветами…
Под все удаляющуюся музыку «Болеро» грузовик шел по заснеженному и грязному двору — мимо транспарантов с призывами «На свободу с чистой совестью!»… мимо Доски почета с портретами активистов-колонистов… мимо бетонного забора с колючей проволокой и сторожевыми вышками…
Подъехав к высоким железным воротам КПП, грузовик остановился.
Два охранника с длинными стальными шестами в руках подошли к нему и с силой стали тыкать этими шестами сквозь щели в досках кузова. И еще раз… Н еще…
Тупым и глухим звуком отзывались на эти удары новенькие гробы и могильные кресты… Пронзенные, трещали дерюжные мешки с бумажными цветами… Беззвучно охнул и схватился за бок лежащий под венками Юрка…
Поставив на место шесты, охранники откатили тяжелые ворота.
Грузовик выехал из ворот и покатил, подскакивая на ухабах, прочь от колонии — сначала через деревню, затем через заснеженный лес…
Мешки и венки в кузове грузовика зашевелились, из-под них выбирались четырнадцатилетние Николай и Юрка. Подтянулись к борту кузова и, когда грузовик на повороте снизил скорость, сиганули через борт на землю.
Приземлившись, Николай, проваливаясь в глубоком снегу, тут же побежал к лесу. Но, добежав до опушки, услышал сдавленный Юркин крик и оглянулся.
— Коля… — звал его Монтана, лежа в снегу на обочине дороги. Снег под его правым боком темнел от крови. — Коля, хэлп!!!
Николай проснулся, поднял голову и оглянулся на крик.
Оказывается, это кричал не Юрка Монтана, а рыжая американка.
— Хэлп! Хэлп! — вопила она, бегая вдоль берегового обрыва. — Джонни!!!
Николай рывком сел на камне — ему хватило мига, чтобы понять, что случилось.
Этот шестилетний пацан, сын американки, сдернул-таки ручку тормоза «плимута», и машина покатилась с откоса, рухнула в воду и на глазах у проснувшегося Николая теперь быстро тонула передком вниз. А в машине — этот шкет!
А эта рыжая бегает теперь вдоль берега и орет скутерам: «Хэлп!»
Николай вскочил, пробежал по валуну к обрыву и, не снимая ни брюк, ни туфель, прыгнул с обрыва.
Мутная ледяная вода обожгла разгоряченную кожу.
Николай в нырке сбросил туфли.
И тут же направил свое тело вперед, к тонущей машине.
Но перед самой машиной вынырнул, потому что вода в этом красивом заливе оказалась такой грязной — руки своей не увидишь.
«Плимут» был справа от него и теперь торчал из воды одним лишь багажником.
Николай схватил воздух и снова нырнул, целясь в заднюю дверцу машины. Не видать ни черта! И дыхалка кончается…
Все-таки он успел нащупать этого пацана, схватил его за волосы и, оттолкнувшись от машины ногами, дернул мальчишку наверх, как выдергивают морковку из грядки.
А вытащив мальчишку на берег, не стал слушать эту рыжую и даже оттолкнул ее от ее же сына — стал делать ему искусственное дыхание.
Рядом уже стояла толпа скутеров, а рыжая американка молилась своему американскому Богу:
— О God! Save him! Save him, please! I’ll do anything!..
После шестого принудительного вдоха мальчишку вырвало водой прямо в лицо Николаю, и пацан задышал, а мать бросилась перед ним на колени и стала рыдать.
— Johnny, I’m sorry! Johnny, please, forgive me!
— A по склону откоса уже катил и вниз машина полиции, «техничка» с лебедкой и микроавтобусик местного телевидения с надписью «North Shore TV News».
Позже он увидел себя на телеэкране — как он пытался на пляже уйти от фотографов и телеоператоров; как Лэсли догнала его, схватила за руку и силой повела к камере… и как бойкая молодая тележурналистка, стоя рядом с ними, что-то говорит насчет «рашен хироу», который «спас сына нашей школьной учительницы Лэсли О'Коллин»…
Сидя в своем пиджаке на голое тело, босиком и в просторных джинсах Лэсли, Николай хмуро смотрел эти местные теленовости — как «техничка» пытается вытащить из воды утонувший «плимут»… И как санитары «скорой» пытаются уложить Джонни на носилки, но пацан отказывается: «I’m fine! I’m fine!».:.
Тем временем Лэсли суетилась и носилась по дому — вытащила Джонни из душа и растерла его полотенцем, замочила в ванне всю мокрую и грязную одежду Николая и Джонни, засыпала стиральным порошком, распаковала замороженную пиццу и сунула ее в микроволновку, достала из холодильника и поставила на стол какую-то еду в маленьких бумажных контейнерах и бутылку виски… И при этом говорила без умолку:
— Don't warry about your shoes! I’ll go and buy you a new one. No! We'll go together! As soon as they'll bring my car… Your shoes, understand?
