— Hi, man! — окликнул меня Гораций, сидя поодаль на асфальте. — Похоже, они действительно любят черных в этой стране. Верно?
— S… s… s… sure [Конечно]… — выговорил я наконец.
Часть четвертая
22
Был полдень. Профессор Татьяна Колягина, единственный в СССР специалист по теневой экономике, маленькая и удивительно энергичная брюнетка, везла меня на своем желтом «жигуленке» в аэропорт «Шереметьево». Ровно за двенадцать часов до этого, то есть в 0.15 утра, ее, Татьяну Колягину, разбудил звонок из милиции. Дежурный по савеловскому линейному отделению милиции сообщил ей, что при обыске одного из правонарушителей, задержанных на привокзальной площади за драку, найдена ее, Колягиной, визитная карточка. А посему не может ли Татьяна Петровна явиться со своим паспортом в милицию и удостоверить личность задержанного, который утверждает, что он является гражданином США.
Тут нужно сказать, что при мне в тот вечер действительно не было никаких документов. Потому что, согласно идиотским советским правилам, вы, приезжая в эту страну, обязаны сдать свой паспорт в отель при регистрации, а получить этот паспорт обратно можете только тогда, когда из этого отеля выезжаете. Что оставляет вас совершенно без всяких прав, поскольку для советского глаза все ваши остальные документы — автомобильные права или кредитные карточки — выглядят совершенно недостойными кусочками пластика, на которых нерусскими буквами написано что-то непонятное. И, зная, как умело и азартно охотятся московские карманники за толстыми кошельками иностранцев, набитыми американскими долларами, я вообще оставил свой wallet в гостинице, в чемодане. А пластиковая бирка на прищепке и с надписью INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION исчезла с лацкана моей куртки еще в тот момент, когда мускулистая пролетарская рука двадцатилетнего культуриста послала меня носом об землю.
Потому в милиции при обыске у меня нашли только 80 советских рублей и визитную карточку Татьяны Колягиной.
Но чем громче шумела в «дежурке» наша делегация, требуя моего освобождения, и чем настойчивей я на чистом русском языке объяснял дежурному лейтенанту, что я член этой делегации и что он может позвонить в гостиницу «Космос» и проверить это у администратора, тем больше сомнений выражало его молодое, с косой короткой челкой лицо.
— Может быть, в «Космосе» и живет какой-то Плоткин, член этой делегации. Но откуда я знаю, что этот Плоткин — вы? — резонно говорил лейтенант. — А может, вы наш, советский, и снабжали их какой-нибудь секретной информацией? Как Щаранский, например…
Наши хотели немедленно, среди ночи, звонить американскому послу Мэтлоку, у которого были только вчера утром. Роберт Макгроу громогласно возмущался тем, что у него отняли его флягу с виски. А Мичико Катояма заклеивала мои, Горация и Питера синяки и ссадины какими-то крохотными японскими дезинфицирующими салфетками и пластырями, постоянно спрашивая: «Вы в порядке? Нужно вам что- нибудь?»
Приезд Тани Колягиной положил конец этому балагану. Оказалось, что эта маленькая, как скворец, женщина чрезвычайно популярна в СССР — при ее появлении все милиционеры встали, а лейтенант собственноручно подвинул ей стул. Наши удивленно переглянулись. — Кто она? — негромко спросил меня Сэм Лозински. Я пожал плечами: — Она советский экономист…
— She is our people Senator, a Member of Parlament [Она наш народный сенатор, член парламента]! — вдруг произнес лейтенант по-английски, выдавая знание этого языка.
— О-о! — тут же негромко сказал Норман Берн, наш адвокат из Флориды. — Осторожно, братцы! Он сечет по-английски!
И каждый прикусил язык, вспоминая, не говорил ли он тут чего-нибудь, что не стоило говорить в присутствии офицера советской полиции.
В этой тишине Колягина подтвердила, что я — это я, Вадим Плоткин, гражданин США и член делегации американских журналистов.
— Ура! — закричали наши с такой радостью, словно добились освобождения не меня, а, по меньшей мере, Щаранского.
А лейтенант вдруг вытащил из ящика своего стола газету «Советская молодежь», открыл ее и пододвинул Колягиной.
— Автограф не дадите, Татьяна Петровна? — сказал он просительно. — Я за вас голосовал, честное слово!
Я посмотрел на газетную страницу. Сверху, через всю полосу был заголовок огромными буквами:
Татьяна КОЛЯГИНА:
«ЗАГОВОР ПРОТИВ ПЕРЕСТРОЙКИ СУЩЕСТВУЕТ, ЕГО ЦЕЛЬ — СВЕРЖЕНИЕ ГОРБАЧЕВА».
Потом шел подзаголовок:
«ПЕРЕСТРОЙКУ СОБИРАЮТСЯ ЗАДУШИТЬ САБОТАЖЕМ! БЮРОКРАТИЯ И КОРРУМПИРОВАННАЯ МАФИЯ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ ПРОТИВ НАРОДА. НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА МОЖЕТ СТОИТЬ НАМ ДЕМОКРАТИИ»
Ниже был портрет Колягиной и большое, на половину газетной страницы, интервью с ней.
Наши, конечно, не поняли, что было сказано в заголовках, но тоже увидели портрет Колягиной в газете и сгрудились. вокруг стола, спрашивая у меня: — О чем эта статья? Я перевел, и они зашумели:
— Можно ли взять у нее интервью? Сенатор Колягина, вы говорите по-английски? Сенатор Колягина, вот моя визитная карточка! Сенатор Колягина, вы можете дать нам интервью? Всего полчаса! Пожалуйста!!!
— Вадим, скажите им, что у меня дома осталась девятилетняя дочка, — попросила меня Татьяна. — Она там одна, а у нас в Москве вы теперь поняли, что творится? Я должна ехать домой. К сожалению…
Я перевел.
— А завтра утром? — спросил кто-то.
— Вы заняты все утро, — напомнил всем Барри Вудсон. — Это время покупок.
— Черт с ними, с покупками! — зашумели все. — В этой стране все равно нечего покупать! Если кто-то хочет идти за покупками — пусть идет сам! А мы хотим взять интервью у русской сенаторши!
— Хорошо, — сказала Колягина. — Я приеду к вам в гостиницу. В десять утра. Годится?
— Ура! — закричали все и даже захлопали в ладоши.
— Эти американцы действительно как дети! — сказала мне Колягина и повернулась к старшему лейтенанту. — Мы можем идти?
— Конечно, Татьяна Петровна! — сказал он.
— Спасибо! — она пожала ему руку и повернулась ко всем: — Мы можем идти, господа. Мы свободны. — И, взяв под руку бледную Дайану Тростер, направилась к двери. Мы стадом двинулись за ними.
— You know what you did, Vadim [Знаете, что вы сделали, Вадим]? — сказал мне наш вундеркинд- колумнистДэнис Лорм в гостиничном номере Барри Вудстона. В этот крохотный номер «Космоса» набилась в ту ночь вся наша делегация. Причем каждый притащил спиртное из своих дорожных запасов: кто бутылку джина, кто — виски, а кто — коньяк.
— Что? — спросил я у Дэниса, непроизвольно потирая японские пластыри, которыми Мичико залепила мне чуть не пол-лица. Поскольку этих пластырей хватило не только мне, но и Питеру и Горацию, можно было подумать, что эта миниатюрная Мичико собиралась в Россию, как на войну. Держа в руке стакан с лимонадом, Дэнис сказал мне:
— Понимаете, с вами мы все время влипаем в какие-то истории…
Все зашумели неодобрительно, поскольку это было не очень вежливо с его стороны. Но Дэнис повысил голос:
— Но с другой стороны — кем мы были всего пару дней назад? Просто группой людей, незнакомых друг с другом. Верно?
— Верно… — не очень уверенно подтвердили они, не зная, куда он клонит.
— Но вы, Вадим… — продолжал Дэнис. — Вы заставили нас беспокоиться о вас. Нет, действительно! Постоянно кто-нибудь спрашивает: вы видели Вадима? Где Вадим? Его не арестовали? И знаете, что случилось в результате? Клянусь Богом, вы объединили нас в один взвод!
