А я, уже как полный идиот, прощальным жестом помахал ей рукой.
По дороге в аэропорт мы интервьюировали друг друга. Колягину интересовало, как еще при жизни Брежнева я смог вычислить левые доходы брежневской семейки и объем советской нелегальной экономики. А меня интересовали ее научные данные в этой же области. Но разговор перескакивал с одного на другое, как ее «жигуленок» на ухабах разбитого Ленинградского шоссе.
— По моим оценкам, объем нашей нелегальной экономики сегодня составляет порядка 100 миллиардов рублей…
— Таня, вы знаете, что Москву накачивают войсками? Смотрите, опять колонна армейских грузовиков! У меня ощущение, будто я нахожусь на арабских территориях в Израиле — такие же разбитые дороги, такая же пыль на деревьях и такие же армейские грузовики почти на каждом углу. А главное — такое же ощущение, что вот-вот начнут стрелять. Просто как прифронтовая полоса.
— А вы были в Израиле?
— Да, шесть лет назад. Тогда моя литературная звезда была в зените, мы с женой три месяца провели в Европе и еще месяц — в Израиле. Прекрасная страна, но стоит отъехать от Иерусалима, например, в Хеврон, как сразу возникает ощущение прифронтовой полосы. Точно, как здесь…
— Да, у нашего народа на руках жуткое количество оружия. Особенно у криминальных банд и рэкетиров. Ходят слухи, что на днях московские мафии будут делить территории. И, значит, будут уличные бои. Под этим предлогом в город стягивают войска — якобы для пресечения кровопролитий. Но я думаю, что основная причина — появление легальной оппозиции в нашем парламенте. В Кремле испугались: ведь если завтра в нашу межрегиональную группу запишутся не четыреста человек, а половина депутатов Верховного Совета, вы представляете? Мы смогли бы сразу взять власть в свои руки!
— И кого бы вы сделали главой государства?
— Ну-у… — усмехнулась она. — Об этом рано говорить.
— И все-таки?
— Многие считают, что нам нужен такой расклад, как в Израиле: президент — это совесть страны, верховный жрец, а премьер-министр — для ежедневной работы. И при таком раскладе академик Сахаров был бы прекрасным президентом. Вы знаете, я недавно вступила в партию.
— В какую?
— В коммунистическую.
— Что-о??? — я подпрыгнул на сиденье от изумления. — Да ведь эту партию ждет Нюрнбергский процесс! Даже «Правда» пишет, что сейчас коммунисты тысячами бегут из партии…
— Репрессивный аппарат в этой стране принадлежит коммунистической партии. Если оставить его в руках брежневской партократии, они очень скоро повернут его против демократии. Мы должны успеть перехватить у них штурвал, чтобы не было нового Тбилиси и гражданской войны.
— Кто-мы?
— Честные русские люди…
Тут шоссе вдруг резко сузилось — точнее, его перегородили барьеры какого-то ремонта. А очередной встречный грузовик, крытый зеленым пыльным брезентом, недолго думая, свернул со своей полосы на нашу и, дымя соляркой, с оглушительным ревом помчался нам навстречу. Но маленькая русская женщина, доктор экономических наук и народный сенатор Татьяна Колягина не пожелала уступать дорогу армейскому грузовику. Подавшись всем телом вперед и держа своими женскими ручками прыгающую баранку, она вела свой крохотный «жигуленок» прямо в лоб этому «МАЗу».
— Таня, что вы делаете?!!
— Это моя дорога! — сказала она сквозь зубы, и на ее круглом, как у Раисы Максимовны Горбачевой, лице обозначились такие же, как у Раисы, упрямые скулы.
Только теперь, при приближении летящего на нас «МАЗа», я разглядел то, что, может быть, Колягина своими острыми глазами увидела раньше, — портрет Сталина под лобовым стеклом кабины водителя. Эта мода на портреты Сталина сейчас довольно сильна в СССР, особенно среди среднего класса, напуганного ростом преступности и анархии. «При Сталине был порядок! А теперь хозяина нет!» — вот мнение русского обывателя, привыкшего веками жить «под хозяином». Теперь, вознесенный под стекло высокой кабины «МАЗа», портрет этого «хозяина» — в реве грузовиков и в копоти солярки — со смертоносной скоростью летел по Ленинградскому шоссе прямо на нас.
— Таня!!!
— Отстаньте!… — процедила она. Я уперся руками в «бардачок» и закрыл глаза. Но в последний миг, за долю секунды до неизбежного столкновения, водитель грузовика взял чуть вправо.
Портрет «хозяина» уступил нам путь и пролетел за левым окном.
А дорожный знак сообщил, что до аэропорта осталось два километра.
— Вы камикадзе, — сказал я Татьяне.
— Вы имеете в виду вступление в компартию? — спросила она.
— Я имею в виду все! Вы все тут живете, как камикадзе. Но это интересно. Если можно, завтра мы продолжим беседу.
— Вы же летите в Ленинград! — сказала она.
— Завтра утром я буду в Москве.
Она посмотрела на меня, но промолчала. На войне как на войне — чем меньше знаешь о планах соседа по фронту, тем легче будет, если попадешь в плен к противнику.
23
У трапа советского «ИЛа» дежурная по посадке сверяла наши лица с фотографиями в паспортах и галочками отмечала в своем списке каждого члена делегации.
— Вам привет от моей мамы, — сказала мне наша гидша Оля, проходя мимо меня по проходу в конец салона.
— Спасибо, — ответил я, поняв ее намек. Оля оказалась права: если бы я не сел в этот самолет, КГБ и московский угрозыск немедленно стали бы искать меня по всей Москве.
Мы взлетели. При наклоне крыла внизу, за иллюминатором, открылась вся Москва. Наши стали щелкать фотоаппаратами, целясь в основном на Кремль, ясно видный даже через городской смог. И никто не кричал им, как когда-то, лет десять назад: «Нельзя снимать! Прекратите! Отдайте камеры!» Гласность, черт возьми, подумал я и отыскал глазами совсем другую часть города — юго-восток. Там, укрытые маревом заводских дымов, были Кабельные улицы, и среди них, на Второй Кабельной, — дом номер 28. Конечно, сверху, с такого расстояния, я не видел этого дома. Но почти трое суток — 60 часов! — я был от этого дома всего на расстоянии двадцати минут на такси. И у меня не хватило духа съездить туда.
«Guts [Мужество]», — подумал я по-английски, вот точное слово. Guts тебе не хватило, вот что! Но почему? Только потому, что Аня постарела за эти десять лет, как постарели все мои остальные московские знакомые? И вместо прежней Белоснежки меня встретит пожилая располневшая сорокалетняя женщина с толстыми синими венами на ногах?
Черт возьми, мне уже тоже не 25! После десяти лет разлуки быть от нее всего в десяти километрах и улететь вот так, молча, как последний трус?
God damn, я должен вернуться в Москву! Я должен вернуться первым же поездом — не ради Ельцина и Гдляна, нет! А ради Ани и самого себя.
— Можно здесь сесть? — Дайана Тростер, не ожидая моего ответа, села в соседнее кресло. — Я хочу… я хотьел… спасибить вас, Вадим.
Я изумился:
— You speak Russian?
— Немношко. Но я не знать, как делать глагол from «спасибо». But anyway I'd like то thank you for yesterday. You saved my life. And my money — almost all of it was in the hotel safe. I don't know how то repay you. [Но как бы там ни было, я хочу поблагодарить вас за вчерашнее. Вы спасли мне жизнь. И деньги — почти все деньги были в гостиничном сейфе. Я не знаю, как я могу отблагодарить вас].
— О, это просто! — сказал я по-русски. — Ты купишь мне дринк. Водку с тоником. Понимаешь?
— Понимайу, — ответила она и улыбнулась впервые со вчерашнего вечера. — How about double [Как насчет двойной порции]?
— Двойной? — я притворно задумался. — За double ты расскажешь мне секрет семейного счастья. Ты
