– Мне тоже так почему-то кажется, – согласился я. – Впрочем, я человек цивильный.
– Да! – славный пикардиец приосанился, огладил бородку. – Поверьте мне, здесь точно пахнет порохом. А-а… А кто с кем воюет?
Совсем рядом послышался негромкий злой смешок. Сьер еретик, ехавший чуть сбоку, кривил ухмылкой узкий рот.
– А давайте спросим сьера Гарсиласио! – предложил я.
Жабьи губы дернулись, темные глаза победно блеснули.
– Рутенийцы борются за свободу, синьор дю Бартас!
– Ру… Простите, кто? – недоуменно поинтересовался наивный пикардиец.
Снова смех – уже погромче.
– Видите ли, синьор дю Бартас, эта земля зовется Рутения или Русь.
Шевалье растерянно моргнул. Кажется, он до сих пор не задумывался, в какой стране находится. Тут и Боплан помочь не мог. В желтой книжице рассказывается о Полонии и ее безымянных окраинах[25].
– Ее еще называют Украина, но это в данном случае не так важно. А важно то, синьор дю Бартас, что русины восстали против польского короля.
Топот, громкое ржание. Несколько всадников в одинаковых черных каптанах, в шапках с красным верхом проскакали мимо колонны. Один из них держал в руках пику с намокшим от дождя синим значком.
– Восстали? Гм-м… – шевалье нахмурился. – Я что-то слыхал об этом! Однако же, есть присяга, есть долг верноподданного! Я воевал с проклятым Мазарини, этим жалким лакеишкой, но особа Его Величества для меня священна!
Уже не смешок – хохот. Мальчишка с трудом держался в седле, и я пожалел, что не могу дотянуться и сбросить наглеца в грязь.
– А вот русины, представьте себе, думают иначе. Они хотят свободы. И обратите внимание, все они – волонтеры!
– Эти?!
Марс обвел взглядом людей в свитках, месивших опорками грязь, и остался явно недоволен. Я его понимал. Не войско – толпа.
– Их обманули… – начал я, но сьер еретик тут же перебил, не дал договорить.
– Да! Их обманывали! Обманывал король, обманывали дворяне, обманывали проклятые иезуиты. И теперь они все поняли! Скоро по всей Европе, по всему миру!..
Голос сорвался на крик. Я поморщился, пожалев, что не заткнул уши.
– Им никто не обещал свободы, – вздохнул я. – Capitano Хмельницкий не собирается уничтожать права магнатов. По соглашению в Зборове посполитые остаются собственностью своих хозяев. А вместо убитых магнатов появятся новые, уже из самих черкасов. Неужели вы думаете, что своя плеть бьет слаще?
Меня не слушали, да я и не надеялся никого убедить. Даже себя самого. Там, на берегах Парагвая, мы действительно защищали нашу свободу. Смуглые парни в таких точно белых рубахах с луками и сарбаканами не боялись сцепиться насмерть с закованными в латы копьеносцами-ланца. Но за что воюют эти?
В лицо ударил ветер – сильный, неожиданно холодный. Я с трудом успел удержать готовую взлететь шляпу. И в тот же миг стена тумана рухнула, распадаясь на бесформенные рваные клочья. Солнечные лучи блеснули на остриях отточенных кос…
Вот оно!
Я привстал в седле в странном нетерпении. Это не моя война! Мне незачем спешить вперед, туда, где над неровным мокрым полем вьется пороховой дым…
…Дым казался не белым, не серым, а темным, почти черным. Он не плыл и не клубился – полз по земле, медленно поднимаясь по склону. Только вершина холма, над которой темнел острый силуэт высокого шатра, возвышалась, словно утес, над темным хаосом. Ветер рвал хвосты рыжего бунчука.
Татары!
И словно в ответ послышался визг – громкий, отчаянный, он перекрывал даже пушечный гром. Порыв ветра на миг разогнал дым, и я увидел сотни всадников на маленьких лохматых конях.
Снова визг, затем тысячеголосое: «Кху-у-у-у! Ху-у-у-у!»
Негромко пискнул брат Азиний, в это утро не проронивший ни слова. Очевидно, и он понял, что мы едем не на ярмарку.
– Атакуют! Ma foi! Они атакуют!
Дю Бартас тоже привстал, придерживая рукой мохнатую казачью шапку. Его коняга, словно почуяв настрой седока, ударила копытом в жидкую грязь.
– Гуаира! Эти проклятые татары, кажется, решили напасть на черкасов! Parbleu! Надо им помочь, все- таки христиане!
На этот раз даже сьер Гарсиласио предпочел промолчать, настолько хорош был шевалье – наш Марс, наивный, простодушный бог войны.
Черкасам было нечего бояться. Ислам-Гирей, владыка крымский, дружок гетьмана Богдашки, бросил свою вопящую и орущую конницу на войско Его Королевской Милости Яна-Казимира. Первый камень в фундамент будущей мечети во славу Великого Турка.
