– Ля редют! Атансьо-о-он! Пали!
– Первая пали! Вторая!.. Третья!..
Грохот ударил по ушам. Кажется, и без меня нашлись встречающие!
– Пали!..
Земля исчезла, остался лишь страшный водоворот, орущий, кричащий, воющий. Всадники падали, лошади катались по земле, королевский штандарт накренился, исчез, снова взвился вверх.
– Первая!.. Вторая!.. Пали!
Били со всех сторон. Только сейчас я понял смысл простой затеи дю Бартаса. Недостроенный редут огромным мысом выдавался вперед, рассекая атакующих, расстреливая их с флангов.
Черт, дьявол! Почему я не отправил шевалье в Гомель?
– Пали! Пали! Слава!
Они вновь радовались, вновь размахивали мушкетами.
Рано!
Неровный конный строй дрогнул, распался, уступая место невысоким коренастым пехотинцам в темных латах и остроконечных касках. Дружный яростный крик сменился громом – мушкеты ударили в упор, сметая все живое с вершины вала. Из глубины строя показались длинные лестницы, потянулись вперед, ткнулись в истоптанную насыпь.
– Немцы! Хлопцы, то немцы!
Я замер. Вот они, бойцы Валленштейна! Ужас Германии, кошмар Богемии, страшный сон Австрии.
– До бою, панове! До бою!
Поздно! Острые каски уже на лестницах, на валу, за валом, у первых шатров…
– Гу-р-ра-а!
Навстречу стальной волне ударила другая – в ярких жупанах и шароварах из красной китайки. Запорожцы вступили в бой.
– Робы грязь, хлопцы! За Матинку Богородицу да за Святую Покрову! Гур-р-р-а-а-а!
И словно в ответ под самым ухом:
– А бош, миз анфан, а бош! Вперьед!
Страшный бог Марс с обнаженной шпагой на миг замер на краю вала, махнул рукой, исчез среди каптанов и свиток.
Шевалье ни черта не понимал в политике – зато хорошо знал, кто такие немцы!
Время остановилось, отступило, съежилось, спряталось за блеском железа, за предсмертными стонами, за пороховой гарью. Медленно, медленно, словно сама себе не веря, стальная волна начала отступать, пятиться, распадаясь на маленькие темные брызги…
Я отвернулся. Смотреть не было сил. Неужели все зря? Неужели проклятый Вавилон непобедим? Тогда почему я… Рад? Нет, мне нельзя радоваться! Ведь это мятежники, ребелианты, клятвопреступники, турецкие наймиты!..
…С немецкой пехотой, врукопашную, без доспехов и пик! А шевалье, шевалье-то каков!
Марс!
7
На этот раз уже не кричали о победе. И вообще, не кричали. Говорили негромко, больше стонали и ругались. Над огромным табором, над измученными окровавленными людьми медленно, неспешно начало проступать Непоправимое. Новые пленные, новые хоругви, брошенные у митрополичьего шатра – все это уже не имело значения перед лицом случившегося. Снова перекличка, но уже другая, тихая, полная отчаяния.
– Амурат-султана арканами повязали!..
– Эх, справный татарин был! Как он под Збаражем ляхов гонял!
– Уже не погоняет!
Молчание, долгое, тяжелое.
– А хан-то уже за Стыром!
– За Стыром! Телеги бросил, пленных порезал…
Татары ушли – все, разом, бросая обозы, добычу, даже коней. На холме возле опустевшего ханского шатра развевалась хоругвь с коронованным орлом.
Пушки все же оказались сильнее.
Странно, я не чувствовал радости. Волки в малахаях бежали, они уже далеко, им не страшны немецкие мортиры и польские клинки. Сейчас они пойдут в свое крымское логово, сжигая, убивая, угоняя в полон.
Бог не простит тебе, capitano Хмельницкий!
Брата Азиния я вначале даже не узнал. Попик съежился, стал ниже ростом, лысина – и та потухла. Маленький, сгорбленный, постаревший…
