– Монсеньор! Вы не знаете, где можно добыть некое количество корпии, равно как жгутов? Ибо полотно, что в наличии имеется, отнюдь для сего не подходит.
– Много раненых? – понял я.
Брат Азиний только вздохнул. Здесь, неподалеку от красного гетьманского шатра, лежали те, кому сегодня не повезло.
– Обидно также, что не озаботились сии ребелианты не токмо о том, дабы позвать лекарей, столь сейчас необходимых, но даже о милосердных братьях, опыт хождения за больными имеющих. Способы же лечения, сими варварами применяемые, суть зверство и естества людского поругание…
Я посочувствовал. Затем все-таки удивился.
– Вы лечите мятежников, брат Азиний! Схизматиков! Врагов нашей веры!
Он испуганно моргнул, попятился.
– Но монсеньор! Разве милосердие Божье не распространяется и на них?
Запахло чем-то знакомым. Уж не подземельем ли Святой Минервы?
– Да и не лекарь я вовсе! Но порой и доброе слово, в миг нужный сказанное…
Я кивнул, соглашаясь, и только затем начал что-то понимать. Я и раньше чувствовал какую-то странность, еще в Крыму, когда наш попик так лихо объяснялся со всеми встречными отроками.
– Брат Азиний! А на каком языке вы с ними общаетесь?
Спросил – и тут же пожалел. Маленькие глазки моргнули, подернулись страхом.
– М-монсеньор! А разве сии ребелианты не говорят по-итальянски? Я… Я думал…
И тут уж стало страшно мне самому. Пустая лысая башка вообразила, что все вокруг говорят по- итальянски. Вообразила – и?..
– Пане Озимов! Пане лекарю! Допоможить!
Я оглянулся. Окровавленные ноши, чья-то рука, бессильно свисающая вниз…
– Идите, брат Азиний!
Он быстро кивнул, повернулся и засеменил к раненому. Какой-то парень в темной свитке и окулярах подскочил, что-то спросил, указывая на ноши. Бывший регент принялся объяснять, указывая, куда перенести, что сделать.
Я перекрестился.
Не помогло.
– Шевалье, а что вы думаете о чудесах?
– Гм-м…
Иного ответа я, признаться, и не ожидал. Да и едва ли славному полковнику Бартасенко было сейчас до тонкостей догматики. Редут рос, белые свитки суетились возле вала, черные каптаны возились у пушек. Сам бог войны восседал на огромном полосатом барабане. За неимением его подобия, я устроился прямо на истоптанной траве.
– Чудеса? Вы знаете, у меня однажды была золотуха…
Оказывается, славный пикардиец не отмахнулся от моего вопроса. Он просто думал. И небезуспешно.
– Мне тогда было восемь лет, мой друг. Мои родители, люди весьма небогатые, издержались на лекарей, но, надо сказать, без толку. И тогда батюшка решил отвезти меня к королю.
– Простите?
Кажется, к лекарю пора мне. Самое время: брат Азиний заговорил всеми языками, короли врачуют золотуху…
– Как, дорогой де Гуаира, разве вы не слыхали? Ma foi! Я думал, об этом ведает весь свет! Ибо короли французские, потомки Святого Людовика, лечат золотушных прикосновением рук.
Я покосился на пикардийца. Тот был серьезен.
– Короля мы встретили в Блуа. Его Величество спешил, но батюшка был знаком с королевским сенешалем де Ту…
Внезапно я позавидовал сьеру еретику. Посмеяться бы вволю! Или заплакать.
– Я преклонил колени, Его Величество возложил руки… И знаете, друг мой, помогло! Не прошло и пяти лет…
Я глубоко вздохнул. Потом еще раз. Затем еще.
– Не знаю, право, верно ли я ответил на ваш вопрос, друг мой! Слыхал я также, что чудеса способен творить седьмой сын в семье, а особливо ежели он сам – сын седьмого сына. Но как по мне, сие не чудо, но мерзкое колдовство. Ибо чудеса должны творить лишь те, кому положено.
– А кому положено? – не выдержал я. – Кому?
– То есть как, кому? – поразился он. – Кому начальство определит! Король, Его Святейшество, император… Чудо, друг мой, дело серьезное! Если бы каждый начал чудеса творить, то представляете, что началось бы?
– Вполне, – кивнул я. – Представляю…
