– Кем предназначено? – ухмыльнулся я. – Вами? Мессером Инголи?
«…На вас, насколько мне ведомо, возлагаются определенные надежды…» Старая жаба захотела лично увидеть будущего великомученика. Кажется, я ему не понравился! Или все-таки понравился? Ведь его Высокопреосвященство запретил мне брать гитару!
А здорово придумано! Разве много на Руси латинских попов с гитарою за спиной?..
– Так решила Церковь! Так решило Общество!
…И Черный Херувим, силой гнавший меня в Рай!
– Слово Церкви истинно и неотменимо! Не-от-ме-ни-мо! Ясно! А с вами!.. С вами, брат Азиний!.. Вы знаете, что бывает с теми, кто нарушает приказ Общества?
– Знаю, – охотно согласился я. – Их канонизируют, старый дурак!
Служка попытался преградить мне путь. Зря он это!..
2
– Они сволочи, Стась, сволочи!
– То понятно, Адам! Ты пей, пей!
– Сволочи! Они и меня заставили стать сволочью! А теперь волокут в свой поганый рай! Мне нечего там делать! Нечего! Из-за меня погибли люди! Из-за меня – и из-за них! Слышишь, Стась?
– Холера! Конечно, слышу! И весь табор слышит! Пей, Адам! Сто лят!
– Сто лят! Сволочи, сволочи, сволочи, сволочи!
Странно, я, кажется, трезвею. Или Стась налил в чарки воды вместо пейсаховки? А, может, я не был пьян, просто надо выкричаться, поорать, чтобы сердце не разорвалось. Хорошо, что Арцишевский никогда ни о чем не спрашивает!
– Как думаешь, Стась, мне стоит ехать на встречу с призраком?
– Хм-м… Во, пся крев! А какого он пола?
– Ну-у…
– Тогда стоит! Сто лят!
– Сто лят, друже!
Да, я уже почти трезвый. Во всяком случае, помню все, что рассказал мне Арцишевский. Король распускает кварцяное войско, и Стась возвращается домой, в Замостье. Он и меня приглашал, и я поехал бы, с радостью поехал. Но сначала…
– А я еще думал, Стась, почему она подарила мне гитару? Теперь понимаю! Она – просто призрак, суккуб! А меня она не тронула, потому что я – святой! Понял, Стась? Я – святой! Я уже в раю, ясно?
– Дзябл! И я сейчас там буду! Вот только допью…
Внезапно мне начинает казаться, что за столом появился кто-то третий. Очень знакомый кто-то. Свиная рожа ухмыляется, скалятся желтые клыки. Черный Херувим доволен. Нет, он счастлив!
– Ты видишь его, Стась! Видишь? Это он все придумал! Ему нужен святой! А еще ему нужны клещи и тараканы! Он их очень любит! Знаешь, почему людям не больно, когда кусает клещ? Он вводит в рану яд! Об этом написал один очень умный, очень умный…
Черный Херувим смеется, протягивает когтистую лапу. Я смеюсь в ответ, тычу пальцем прямо в свиную рожу:
– Нет, нет! Не выйдет! Он опоздал, Стась! Нарушить устав Общества, равно как нарушить приказ – это хуже, чем смертный грех, правда? Но приказ должны выполнять живые, а я умер! Я умер, но меня нельзя послать в ад, потому что я – святой!..
Краем глаза мне показалось, что Арцишевский пытается сотворить крестное знамение. Это еще больше развеселило.
– А ко всему – я завтра же утром пойду к первому же ксендзу и исповедаюсь, а значит – сниму с души грехи. Все! Не поймали! Не поймали!
И поймать не могли! Никто так не умеет оправдываться, как мы, сыновья Общества. Великий грех делится на несколько малых, малые тут же превращаются в проступки, а потом выясняется, что и они совершены не тобой, а кем-то другим.
«А ты не думал, что я логик тоже?»
И вновь почудилось: рука Стася, разливавшая темное рейнское, почему-то дрожит.
Стареет, пся крев!
Толкнули, чья-то ладонь прикоснулась к плечу.
– Стась! – простонал я. – С ума сошел, холера тяжкая! До дзябла! Дай поспать!
Снова толкнули…
– Стась!!!
И вдруг я почувствовал холод. Такой неожиданный, невероятный в это жаркое утро. Почему-то очень не захотелось открывать глаза.
– Aufstehen! Schnеlle! Schnelle!..
