– Синьор де Гуаира! Вы дома?
Стучался ли Командор, заглянув на огонек к Дон Хуану?
На призраке была знакомая мантилья, наброшенная поверх черного платья.
Черного – как и положено тому, кто погиб под мясницким ножом. Черное платье – и лицо, белое как мел.
– Не хотела вам мешать, синьор де Гуаира, но у нас случилась беда…
– Заходите, синьора Франческа.
«Сегодня, как только стимнеет…»
«…Горло перерезано острым предметом, вдоль грудной клетки и живота – глубокий продольный разрез, глаза отсутствуют, что затрудняет…»
Слишком поздно я вспомнил, что призраков, как и ламий, нельзя приглашать переступить порог.
…Подошла, остановилась, сдернула перчатку с руки. Я быстро оглянулся. Зеркало! ОНИ не отражаются!
Зеркала в комнате не было.
– Синьор де Гуаира? – в ее голосе теперь слышалось удивление. – Что с вами, Адам? Что вы себе вообразили?
– Что вы мертвы, – я глубоко вдохнул, пытаясь поймать непослушный воздух. – Я вообразил, что вы мертвы, Франческа…
Она слушала, не перебивая и не переспрашивая. Наконец, кивнула.
– Клара… Мы называли ее Климена. Вы ее, наверно, не помните.
Климена? Чернявая крикливая девица, вначале в чадре, после – в ярком платье? Та, что громче всех интересовалась моим сценическим прошлым, а затем безуспешно пыталась подсесть ближе?
Она?!
Окровавленный труп под пыльным балдахином…
Она?
Я не всматривался в мертвое, залитое кровью лицо. Зато запомнил руки. А ведь пальцы, тонкие, изломанные последней мукой – тоже примета.
Рука девушки была затянута в черный шелк. Другая, без перчатки – спрятана за спину.
– Вы были, так сказать, в ее вкусе, синьор Адам. После той вечеринки она хвасталась, что обязательно узнает вас поближе.
Узнала…
– Странно, что вы оплакивали меня, сьер Адам! По-вашему, я из тех, кто вешается на шею первому встречному? Как вы могли даже подумать! Белое платье, между прочим, не мое, оно из реквизита, а такие мантильи носят всюду… Не ожидала! Если я и поцеловала вас в то утро, то вовсе не потому…
Суровый выговор пришлось глотать молча. И действительно, почему я подумал о Коломбине?
– Я… Я, наверно, пойду…
Совершенно забытый и никому не интересный сьер еретик сделал жалкую попытку встать из-за стола.
Я дернул бровью.
Он понял.
– Могут возникнуть сложности с отпеванием, Франческа, – неуверенно начал я. – Вы же знаете обычаи…
– Поповские обычаи! – ее темные глаза сверкнули. – Не пытайтесь казаться добрым, синьор де Гуаира! Клара – протестантка, так что даже вы ей ничем не поможете.
Да, не помогу. Ни я, ни даже Его Святейшество.
– Мы уже договорились, ее похоронят за оградой еврейского кладбища. Как и положено хоронить людей нашего ремесла.
Перчатка вновь скользнула на руку. Черное шло синьорине капокомико, но кто-то, уж не за левым ли плечом, пожалел, что мне так и не удалось взглянуть на ее пальцы.
Зачем? Ведь она жива, она – передо мною, погибла совсем другая!..
Тот, за левым плечом, кривил узкий рот…
– Пойду. Не провожайте, я пришла не одна…
Дверь хлопнула. Я прислушался, но чуткие половицы в коридоре отчего-то молчали.
Командор уходил безмолвно.
– Налейте!
Сьер Гарсиласио дернулся, потянулся к кувшину, рука дрогнула…
– Ладно, я сам…
