– Позвольте вам разъяснить, синьор, – охотно откликнулся римский доктор. – Представьте, что крестьяне разграбили ваш замок, перерезали скот, землю поделили между собой.
– Что-о-о?!
– А в замке устроили общий коровник. Вам бы понравилось?
Влезать в подобный спор не хотелось. Проще всего довести любую идею до абсурда, тут сьер еретик далеко не оригинален. Но ведь когда-нибудь нам придется рассказать о Гуаире! И не только тем, кто читал Мора и Колокольца, но и таким, как шевалье.
– Из этого ничего не получится, – начал я.
– Слава Богу! – поспешил вставить дю Бартас.
– Так уже пытались делать – при Лютере. Имущество целых городов объявлялось общим, делилось, распределялось. Но всегда находились обиженные, которым их кус казался слишком маленьким. И все начиналось сначала. Поэтому такой путь не годится.
– А ваши индейцы – ангелы! – хмыкнул сьер Гарсиласио.
Я пожал плечами.
– Конечно, нет. Но они не знают, что такое «мое». Поэтому им легко привыкнуть к тому, что земля принадлежит всем. И не только земля…
– Жены, например, – подбросил дров в огонь еретик.
Шевалье перекрестился – второй раз за день.
И вдруг я понял, что разбит. Конечно, я сейчас могу рассказать, как мы строим Гуаиру. Как распределяем землю, как пытаемся убедить «инфлиес», что брак – это таинство, а не случайное сожительство, как учим их управлять миссиями.
Рассказать – но не убедить.
Для сьера Гарсиласио, отравленного протестантским ядом, Гуаира – ересь. Для шевалье – замок, превращенный в коровник.
Отец Мигель умел убеждать – даже таких, как эти двое.
Я – не он.
Сьер де ла Риверо удовлетворенно потер руки, празднуя победу. Хотелось осадить этого мальчишку, но внезапно я ощутил страшную усталость. Гуаира далеко, слишком далеко, дальше, чем город Солнца и остров Утопия. Здесь все иначе.
– Поэтому очевидно…
Сьер еретик встал, гордо расправил плечи, явно готовясь к произнесению победной речи. И тут я заметил, как у шевалье сама собой отвисает нижняя челюсть. Я даже не успел удивиться. Дю Бартас вскочил, молниеносным движением поправил воротник камзола…
– Калимера, синьоры!
Суровый голос прозвучал со стороны дверей. Я оглянулся.
На пороге стояла Артемида.
Что значит увлечься догматическим спором!
– Синьорина! Позвольте приветствовать… – шевалье изящно поклонился, попытавшись по последней французской моде махнуть шляпой, но в последний момент сообразил, что его шляпа лежит на груде вещей. – Ваш приход, синьорина…
Василиса окинула дю Бартаса оценивающим взглядом, подумала, не без сожаления вздохнула и направилась прямиком к сьеру римскому доктору.
Тот встал и потупил взор, начисто забыв о приготовленной инвективе. Артемида, не говоря ни слова, взяла сьера еретика за руку и двинулась к двери.
– Плащ! Синьор де ла Риверо, плащ! – вскричал шевалье, но тот даже не оглянулся. Оглянулась Василиса. Дю Бартас осекся и принялся задумчиво поглаживать бородку.
– Иногда мне кажется, что я уже старею, – наконец, проговорил он. – Vieux diable! Мой дорогой друг, а нет ли у нас хотя бы глотка вина?
– Увы…
Пикардиец совсем пал духом.
– Бог мой, я как будто снова дома!
В его руках очутился знакомый потрепанный томик, зашелестели страницы.
– Дорогой де Гуаира! Положительно, сей неведомый пиит знавал подобные минуты! Вот, к примеру.
Дю Бартас закатил глаза и завел мрачным голосом:
Его голос креп, наполняясь живым, искренним пафосом. Славный шевалье явно знал, что такое пустой кошелек и пять пистолей взаймы.
