– Не в рифму! – не удержался я. – «Осталось» – «сначала» – даже не ассонанс.
– Зато правда! – отрезал дю Бартас и тяжко вздохнул.
Мое сердце не выдержало. Я взял с лавки плащ, надвинул на брови «сахарную башку».
– Ждите, мой друг! Схожу на охоту. Должны же здесь пить вино!
– О-о! – пикардиец даже подскочил на месте. – Вы – истинный друг, де Гуаира! Однако же не помиловать ли нам нашего попа? На дворе изрядный холод! Пусть лучше под лавкой сидит.
Я оценил его доброе сердце.
Шторм поутих. Седые волны по-прежнему захлестывали берег, но ярость уже ушла. Вода медленно отступала, обнажая черные, поросшие рыжими водорослями скалы и разбитый причал с обрывками мокрых веревок от исчезнувших в пучине лодок.
Я поднялся на высокий обрыв и глубоко вдохнул холодный сырой воздух.
Это еще не смерть, ягуар!
Гнев и растерянность уходили, словно смытые беспощадными тяжелыми волнами.
Меня никто не предавал. Общество не обязано давать отчет таким, как я. Тайна есть тайна, особенно если один из братьев становится изменником. Итак, есть приказ, есть человек, приказ получивший. А все прочее – от лукавого.
Это задание – не самое трудное. И не самое страшное.
В Риме хотят знать, что поделывает предатель Полегини? Куда исчез Нострадамус из Флоренции?
Они узнают. Узнают – и хватит об этом!
Я спустился ниже, к подножию холма, где возле невысоких голых маслин темнели неказистые рыбацкие мазанки. Вино здесь, конечно, найдется. А вот брат Азиний…
Брата Азиния я нашел неподалеку от причала. Попик был не один. Рядом с ним переступал с ноги на ногу худой чернявый мальчишка в дырявом каптане и огромной феске, налезавшей на нос. Оба они были очень заняты. Бывший регент что-то ворковал, склонившись к самому уху своего юного спутника, а тот слушал, разинув рот.
Я отвернулся.
Ночью меня разбудила какая-то возня. Негромко чиркнул кремень, зажигая жир в светильнике.
– Синьора! Синьора! Куда вы?..
Их было трое.
Сьер де ла Риверо, мрачный, растрепанный, с соломинками в темных волосах, сидел на лавке, глядя в темное окно. Суровая Артемида, схватив ополоумевшего шевалье за руку, тащила беднягу к двери.
Брат Азиний пребывал в нетях.
– Де Гуаира! – отчаянно закричал дю Бартас, цепляясь за притолоку. – Мне, кажется, доведется ненадолго отлучиться!.. Синьора, синьора, смею вам заметить, что я отнюдь не владею греческим!
Я сочувственно поглядел на сьера римского доктора. Тот нахмурился, сделав вид, что разглядывает носки своих изрядно запачканных сапог.
Оставалось потушить свет и поудобнее укрыться амстердамским плащом. К счастью, поутру мы уезжали. Синьор Канари обещал дать проводника, трех коней и ослика – для брата Азиния.
Итак, ослов у нас прибавится. А вот брату Манолису надо все же порекомендовать воспользоваться вожжами.
Иногда помогает.
4
Долина Мертвых осталась позади, и я облегченно перевел дух. Сотни серых надгробий, обступивших со всех сторон узкую дорогу, черные старые деревья, заслонившие небо, тихий шелест, доносящийся словно ниоткуда.
И ни единого креста!
Даже бесстрашный шевалье явно обрадовался, когда мы выехали на открытое пространство. О брате Азинии нечего и говорить – бывший регент начал креститься, лишь только мы подъехали к высоким кладбищенским воротам. Невозмутимым оставались лишь сьер Гарсиласио да проводник – маленький худой татарин в драном халате и огромном малахае.
– Однако же, тут покоятся отнюдь не христиане, – задумчиво молвил дю Бартас. – Странно, что мессер де Боплан не упомянул об этом месте!
– Караимы, – пояснил я. – Справа, на скале, их город. Монастырь будет слева, но чуть дальше.
– Караимский?
– Нет, – улыбнулся я. – Православный.
На третий день пути мы наконец-то увидели солнце. Тучи расступились, заполняя светом огромное ущелье, врезанное между серыми скалами. Мертвые не отпускали – мы въезжали в Иосафатову долину. Недоброе имя дали этому месту! Иосафатова долина – место встречи в день Страшного Суда.
Впереди был Успенский монастырь. Странный путь: караимская Долина Мертвых, Иосафатова и, наконец, Успение.
Дорога мертвецов. Дорога, где я искал следы мертвеца.
