Как я понял, обычно телеги просто пересчитывались, дабы знать, какой «бакшиш» полагался с владельца каравана. Но Ор-бек не любил шутить. Виденные уже нами нукеры побывали и здесь, строго наказав проверять все повозки, да не вприглядку, а основательно: возчиков в сторону, тюки на землю, какие поболе – развязать, а, ежели надо – вспороть.
Отсюда и крик, и беготня, и зеленая чалма у парома.
– Бояться нечего, синьоры, – резюмировал я. – А в особенности вам, отец Азиний.
Попик потупил глаза и поспешил раствориться между повозок.
– Лет этак сорок назад, – задумчиво молвил дю Бартас, – Ее Величество Мария, королева-мать, изволила тайно покинуть некий замок. Для сего употреблена была ивовая корзина с плотной крышкой. Mort Dieu! Говорят, тяжела была старушка!
– Потом все это изобразил нидерландец Рубенс, – улыбнулся я. – Правда, корзину он лишь обозначил, поместив на заднем плане. Этим был весьма недоволен мессер Ришелье…
– Погодите! – перебил дю Бартас, всматриваясь в запрудившую берег толпу. – Ma foi! Неужели поймали?
Действительно, у паромов стоял крик. Малахаи суетились, в центре толпы образовался водоворот, кого-то кинули на землю, заломили руки…
– Но… Насколько я вижу, это не дама, – растерянно прокомментировал шевалье. – Не странно ли?..
– Монсеньор! Монсеньор!
Ослиный вопль ударил в уши.
– Монсеньор! Он… Она… Они…
– Оне, – вздохнул я, поворачиваясь, дабы осуществить давнюю мечту – наградить благочестивого брата Азиния изрядным тумаком.
Повернулся – и тут же раздумал.
Раскрытый в ужасе рот, малахай, едва цепляющийся за лысый затылок, выпученные глаза…
– Монсеньор!
– Наш дурак вас что, за епископа принял? – хмыкнул пикардиец, но я отмахнулся.
– Что?!
Попик резко выдохнул, мотнул головой:
– Некая дева… В телеге под рядниной пребывающая… Они… Они… Синьор де ла Риверо! Синьор…
– Вы что-то поняли? – начал пораженный дю Бартас, но я уже соскакивал с коня, ругая себя последними словами вкупе с предпоследними и всеми прочими.
Но не только себя. Напрасно я считал брата Азиния самым большим дураком в нашей теплой компании.
Глаза! Мои глаза!
Протолкаться поближе оказалось мудрено.
«Некую деву» заслонял плотный ряд малахаев, и я даже не пытался ее разглядеть. Зато сьер еретик предстал во всей красе – скрученный веревками, в разорванном камзоле, с залитым кровью лицом.
Все еще не веря, я вслушивался в беглую скороговорку двух наших охранников, дышавших мне прямо в затылок. Левантийское наречие оказалось все же понятнее татарского. Вскоре я убедился, что прав – и насчет дурака, и по поводу зрения.
Кажется, узнавать мессера Нострадамуса скоро станет некому!
Беглянка ехала в той же телеге, которую нанял римский доктор. Не особо и прячась, просто накинув сверху мужской халат вместе с шапкой. Охрана проглядела – или засмотрелась на блеск новеньких дукатов из кошеля сьера Гарсиласио.
Наша охрана – но не те, что стерегли переправу.
Телегу выкатили к парому, сняли вещи, затем – полотно, прикрывавшее сено, один из нукеров наклонился…
…и получил удар ножом.
У «некой девы» оказалась быстрая рука.
– Я так и не понял! Мой друг, что происходит? – загудело под самым ухом. – Синьоры, синьоры, прошу вас, не толкайтесь, мне ничего не видно!
Шевалье – растерянный и изрядно встрепанный, протиснулся поближе.
– Vieux diable! – гаркнул он, заметив меня. – Да объясните же, Гуаира!..
– Смотрите! – перебил я.
Толпа расступилась, отодвинулась назад, освобождая неровный круг, посреди которого сгрудились стражники.
Двое нукеров вынесли недвижное тело товарища и уложили его прямо на траву. Подбежал мулла, склонился, что-то забормотал, качая головой.
Крики стихли, сменившись легким опасливым шепотом. Мулла медленно выпрямился, что-то крикнул.
