– Да возблагодарим Господа, дети мои, за избавление от оков басурманских и от мук сугубых!..
Знакомый гнусавый голос внезапно показался ангельским пением.
– Амен, отец Азиний!
– Амен! – тяжелым басом подхватил шевалье.
– Амен…
Почему-то голос сьера еретика прозвучал странно. То есть даже не странно, это был просто не его голос…
– Да гребите, гребите, чего стали!
Я оглянулся – и очумел.
Есть такая сказочка – про козленка, который умел считать. Раз – корова, два – бык…
Раз – это я, два – шевалье в разорванном каптане, вытирающий со лба пот, три – брат Азиний, бухнувшийся на колени прямо у ослиной задницы.
Четыре – светловолосая девушка…
– Да гребите же скорее!
Я даже не удивился, услыхав русинскую речь[18].
– Синьорина, синьорина, как вы?
Ага, вот номер пять – сьер еретик.
Перебор!
Я закрыл глаза, подождал, пока стихнут маленькие молоточки в ушах, глубоко вздохнул, оглянулся…
Слева – голый песок, справа – густой лес Хортицы. Могучее течение несло на юг, обратно к неспокойному Понту.
– Я сказала, гребите! Тысяча цехинов каждому, ежели доставите меня к отцу!
Я понял, что самое время раздать сестрам по серьгам.
– Суши весла!
Подождав, пока дю Бартас сообразит, что с указанным веслом следует делать, я перебрался ближе к центру парома, дабы не напрягать голос.
– Отец Азиний, прочтите-ка «Credo».
Пока он гнусавил, уткнув взгляд в неровные доски, я вновь, уже основательнее, осмотрелся.
Славный шевалье все еще тяжело дышит, на щеке – свежая царапина, но он явно доволен собой.
В глазах сьера Гарсиласио медленно гаснет ужас, он уже почти очнулся – и тоже доволен собой.
Брат Азиний… Ну, с ним все ясно.
Значит, недоволен лишь я и наша гостья. Причем, если причина моего недовольства очевидна, то ее…
– Ну, вы! Кто среди вас старшой?! Отвечайте!
Голая пятка ударила в деревянный настил.
Сьер де ла Риверо вновь заладил свое про «синьорину», а я невольно залюбовался светловолосой девицей. Маленькая, крепкая, словно с очередной картины Рубенса, кулачки сжаты, в синих глазах – огонь.
Будто не ее только что камчами стегали.
– Оглохли, что ли? Эй!
Шевалье с надеждой поглядел на меня. А если бы она заговорила по-китайски?
– Гратулюю моцную та зацную пани в нашей теплой кумпании! То пани себя добре почувае?
– Панна! – ее носик нетерпеливо дернулся. – Эй, хлоп, кто тут у вас старшой есть?
Я восхитился.
Сьер Гарсиласио попытался влезть в разговор, но девица не стала его слушать, а я – переводить. Следовало что-то решать. Скидывать гостью за борт – не по-христиански, бросить на пустом берегу среди камышей – опять-таки не по-христиански.
Отдать ей на съедение сьера римского доктора? Пусть панне сапоги чистит! Правда, у панны зацной и сапог-то нет!
Внезапно мой взгляд упал на расплывшегося в довольной усмешке пикардийца. А ведь шевалье нагрешил не меньше, чем еретик! Тот ее прятал, этот – на борт волок.
– То старшим у нас, моцная панна, пребывает зацный и пышный пан Огюстен дю Бартас, славный лыцарь, владетель пикардийский, многих иных земель дедич и оберегатель и самого архикнязя Бофора мечник. С ним же духовник его, падре Азиний, и мугырь[19] письменный Гарсиласишка, и я, Адамка-толмач.
Она быстро оглянулась, безошибочно нащупала глазами шевалье. Короткий поклон – вежливый, полный
