достоинства.
– Гратулюю пана мечника!
Если дю Бартас и растерялся, то лишь на миг. В воздух взлетела шляпа. Взлетела, с шумом пронеслась над кончиками сапог, снова взмыла в воздух.
– Перетолкуй пану мечнику, что Ядвига Ружинска, дочь пана каштеляна гомельского, за помощь благодарит и на будущее надежду имеет.
Я с удовольствием перевел. Пикардиец, оставив шляпу в покое, гордо надул щеки.
– Друг мой, переведите прекрасной синьорине Ружинской…
Он задумался, но я не стал ждать.
– …Зацный и пышный пан дю Бартас в том великую честь видит и не пожалеет самое жизни для прекрасной панны, нимало на награду не надеясь!
Она кивнула, вполне удовлетворенная.
– В том слышу я голос истинного лыцаря. Однако же переведи, Адамка, что людишки пана мечника по тысяче цехинов получат за труды от отца моего, моцного пана Антония Ружинского, каштеляна гомельского.
Прежде чем сообщить эту радостную весть, я поглядел направо. Лес, лес, лес… Все еще Хортица, значит, нам дальше.
– Переводи, Адамка!
Пятка вновь ударила в настил. Пришлось подчиниться. Услыхав про цехины, славный лыцарь дю Бартас удовлетворенно хмыкнул, брат Азиний дернул прыщавым носом и поспешил уткнуться в молитвенник.
– Синьорина! Не слушайте его! Не слушайте!
Глаза сьера еретика горели гневом. Но гнев тут же угас, столкнувшись с ледяным холодом ее взгляда.
– То пан Гарсиласио – только секретарь? Так-так! Уйми его, Адамка, негоже мугырю письменному без спросу в панский разговор лезть!
Не знаю, что (и на каком наречии) он наплел нашей гостье за эти дни, но отныне судьба «пана секретаря» была решена.
Внезапно она застонала и медленно опустилась на помост. Странно, что у нее хватило сил на этот разговор.
– Брат Азиний! – распорядился я. – Кажется, у нас есть какая-то мазь. Помогите синьорине!
– Шут! – сьер де ла Риверо сорвался с места, кинулся ко мне, сжимая кулаки.
Я поднял сарбакан.
– Комедиант! Я…
– Ты – паленое мясо, сопляк! Ты – и твоя семья! И моли Бога, что ты мне пока нужен!
Слушать, как он скрипит зубами, было приятно.
Острый мыс, покрытый огромными серыми валунами, уходил вдаль. Хортица осталась позади, и я понял, что пора браться за весла.
5
Шевалье поет – значит, все в порядке.
Я снял камзол и расстегнул ворот рубахи. Сапоги лежали поодаль, холодная вода приятно лизала ноги. Сейчас бы удочку! Правда, на Днепре не поймаешь рыбу понсе. На берегах Парагвая ее, правда, тоже изловить мудрено. Жабры – торчком, по ночам вылазит на берег, а уж глаза!
Даже когда жареную ее ешь – и то не по себе.
Итак, все было в порядке. Брат Азиний, удалившись в камышовые заросли, завершал врачевание ран панны Ядвиги (лечиться в нашем присутствии она категорически отказалась), сьер Гарсиласио с мрачным видом бродил по берегу, а шевалье…
– Не требуется ли моя помощь, дорогой друг? Ибо поистине изучил я сию карту как вдоль, так и поперек.
«Сия карта», извлеченная из книги мессера де Боплана, была разложена прямо на песке. К сожалению, даже яркое солнце не могло увеличить мельчайшие буквицы, рассыпанные по желтоватой плотной бумаге.
…В последние месяцы зрение начало сдавать. Так и до окуляр недалеко!
– Подскажите, ежели я ошибаюсь, дорогой дю Бартас. Это, насколько я понимаю, Хортица…
Я взял веточку и принялся рисовать прямо на песке, пользуясь подсказками пикардийца. Итак, Niepper, Chortizca, Kuczkosow…
Внезапно я рассмеялся. Какого черта! Я все-таки дома. Хватит всех этих Kuczkosow! Как там бишь придумали Константин с Мефодием? Днепр, Хортица, Кичкасы…
Совсем другое дело!
– Тут неподалеку две реки, – подсказал шевалье. – Обе впадают в Ньеппер. Одна называется… Vieux diable! Ну и шрифт, ровно муравьи какие-то! Ага, Konsekawoda, это на левом берегу, и Samarka, это здесь, только чуть южнее…
