– Аллагу акбар! – слитно охнула толпа.
Юзбаши, старшой переправы – высокий татарин в ярком халате, махнул рукой. Громкий стук – из телеги выламывали оглоблю. Дерево трещало, не поддавалось.
Кто-то подбежал, принес топор.
Удар, удар, еще…
Двое других уже копали яму, кто-то распрягал лошадей.
– Это… Для кого? – прошептал побледневший шевалье. – Неужто для бедной синьорины?
Отвечать было нечего. Как я понял, беглянку полагалось вернуть назад, за белые перекопские стены. Полагалось – но в тот миг, когда нож вонзился в грудь излишне бдительного стража, правила изменились.
Оглобля поддалась, и теперь быстрые удары острой стали превращали один ее конец в острый стимул.
Кони нетерпеливо ржали.
– Неужели… Неужели кол? – ахнул дю Бартас. – Ma foi! Что за варварство?
Я поглядел на сьера римского доктора. Тот стоял недвижно, глядя куда-то в бездонную небесную ширь. Кровь из разбитого носа заливала подбородок, капала на помятый камзол.
Дурак! Господи, какой дурак!
Злость ударила, захлестнула волной, и я, наконец, очнулся.
Кол ничуть не хуже мокрой соломы, но всему свое время.
Сейчас мне выколют глаза!
Мне!
– Найдите попа!
– Что? – вскинулся шевалье, не отрывавший глаз от страшных приготовлений. – Думаете, нашему другу следует исповедаться?
Ну, нет! Сьера римского доктора я сожгу без всякой исповеди. Но не сейчас.
Толпа, воздвигаемый кол и дурак с разбитым носом меня уже не интересовали. Я оглянулся, пытаясь сквозь окружившие меня малахаи разглядеть пристань.
На прибрежном песке было пусто.
Два парома, больше напоминающие плоты, стояли у берега, брошенные растяпами-перевозчиками. На одном, том что побольше – груженый воз, второй, поменьше…
Ага!
– Шевалье! Найдите отца Азиния и вместе с вещами тащите его на паром. Оглянитесь!
Дю Бартас привстал на цыпочки, кивнул.
– И… лошадей?
– Если успеете. Мне – сарбакан, он в сумке. Там же, в тряпке – колючки. Поняли?
Пикардиец только моргнул.
– И сразу же возвращайтесь.
У него хватило ума ничего не переспрашивать. Миг – и славный дю Бартас исчез среди малахаев. Я облегченно вздохнул.
Между тем топор и лопата закончили работу. Зрители вновь расшумелись, торопя палачей. Настала очередь веревок, затем оглоблю воткнули в землю, измерили высоту, снова вынули и принялись углублять яму.
Мои соседи оживленно обсуждали важный вопрос: выйдет ли кол через рот сьера римского доктора или нет. В прошлый раз, как я понял, палачи-неумехи проткнули жертву насквозь, и острие пробило спину.
Я поглядел на храброго спасителя пленных дев, по-прежнему изучающего облака.
А хорошо бы! Наверно, у брата Паоло была большая коллекция вот таких, нанизанных.
Приготовления закончились, кол был торжественно продемонстрирован публике. Толпа радостно взревела, и я понял, что опоздал. Сейчас с этого мозгляка сдерут штаны…
…И некому будет опознать брата Алессо Порчелли.
Амен!
Мгновения тянулись, малахаи нетерпеливо переступали с ноги на ногу, но распорядители торжества почему-то не торопились. Юзбаши подозвал одного из нукеров, что-то проговорил тому на ухо…
Начинают?
Пестрый халат поднял руку, подождал, пока стихнут крики, и начал что-то говорить. Чем дальше, тем радостнее дышала толпа. Наконец, над берегом пронесся общий вопль, и я проклял себя, за то что не удосужился выучить татарский.
Нукеры расступились, выталкивая вперед кого-то невысокого, в старом рваном халате. Резкий взмах руки – и новый крик разгоряченных малахаев.
