Кивнул я в окошко – скоро, мол, буду. А сам к Дону Саладо повернулся – попрощаться. Да только храброго идальго не остановишь.
– Решил я поближе подойти, дабы поглядеть, кто в почете таком ехать изволит? И что же? Хоть и не захватил я с собою окуляров, однако же сразу узрел чудище жуткое, что на носилках тех пребывало. Ввек не видел я лиха такого! Клыки в пол-браса длинной, желтые, кровью текущие, вместо рук – лапы косматые с когтями медвежьими, а из-под хламиды черной хвост змеиный свисает! Стал я подмогу звать, рыцарей кликать, но оттолкнули меня, слушать не пожелав…
Делать нечего – хлопнул я по плечу идальго моего, пожал руку сеньору ван дер Граафу – да и на лестницу.
– …И вот думаю я, сеньоры, не рано ли нам Кастилию покидать? Ибо ежели таковые монстры по Севилье разъезжают невозбранно…
Прикрыл я крышку деревянную да и пожалел, что занят нынче сеньор лисенсиат. Достал бы лаписьеро свой свинцовый, чудище бы по системе нарисовал.
Глядишь, и полегчало бы!
– Отвел душу, Гевара? Ну, пошли!
И вправду, доволен он, святой отец. Цветет прямо! Не иначе, все это время книги душеполезные читал.
– Добрые мы, сын мой, с понятием. Ну, пошли, пошли!
Поглядел я вокруг. Стоят зелененькие, на нас поглядывают. Не убежать, не скрыться!
…Зато спросить можно. О чудище.
– А чего бы не пойти, святой отец? – говорю. – А заодно не скажете ли вы мне, фра Мартин, кто это в Севилье нашей с почетом рыцарским ездить изволит? Двадцать рыцарей в белых плащах впереди, носилки конные…
Дернул он плечами своими необъятными, нахмурился:
– Трое ездят. Ее Высочество, понятно, только она больше верхом, Медина-герцог…
Медина? Как бы не так! Вспомнил и я его светлость. Нет, не герцога Дон Саладо лицезрел. Де Сидония тоже верхами путешествует.
– И еще… А ну-ка, постой!
Вцепилась в мое плечо его лапа, до боли сжала:
– А тебе-то, грешнику, зачем? Или задумал что?
Поглядел я ему прямо в глаза, подождал, пока взгляд не отведет.
– Мог бы если – точно б задумал. А вам самому, что – боязно? А не против него ли заговор, а? Так я готов. Резать будем или из арбалета стрелять?
ХОРНАДА XXXVIII.
О том, как я с загадкой некой разобрался да по Севилье побегал.
На этот раз не череп из мешка торчал – приодели плясунью. Платье темное чуть ли не до земли, передник белый да косынка на голове бритой, тоже белая. Чистая молочница получилась!
И жизни прибавилось, не на камнях сидит – гуляет. Не то, чтобы резво очень, но все же.
– Кошка я, Начо. Завтра бегать буду, не догонишь, ай, не догонишь!
Все там же мы – во дворике. Только не солнце с неба – тучки набежали. Не иначе, грозе быть. Поглядел я на тучки эти, воздух свежий глотнул (а хорошо!), да и принялся затылок чесать.
Было от чего!
Первое дело – вроде как забыли обо мне. Ну, напрочь забыли. День кончился, ночка пробежала, снова день. Хоть бы для порядку куда позвали.
А еще говорили – торопятся!
– А у меня допросчик другой, – внезапно заговорила Костанса. – То монах был, грубый, ругался все, а теперь мальчишку прислали. Смех просто! Мне «вы» говорит, краснеет, про какие-то права мои объясняет. Или не знаю я, Начо-мачо, какие здесь у нас всех права?
Кивнул я, соглашаясь – и вновь о своем. Не так что-то. Обед, к примеру, не принесли. В дверь стукнул, потребовал – так чуть ли не извиняться стали.
А не потому ли, что и стражники сменились? Старых забрали, а новые еще службы не ведают? Обед – это ладно, а вот где фра Луне? И фра Мартин где? То часами не отпускали, то забыли о рабе божьем. Или снова потомить решили? А зачем? Мне же сейчас имена с адресами заучивать требуется! Или не нужен им Начо Бланко стал?
А сюда, к Костансе, без слов меня пустили. Оказывается, нам прогулки положены – как раз в этом дворике.
Вот тебе и «права»!
– Беги отсюда, мачо, – внезапно вздохнула Валенсийка. – Непонятное тут у них что-то творится, не до нас им. Беги! Ты убежишь – и меня выпустят…
