значит, не только верхом катать станут. Кому-то и клеймо полагается – то самое, с гвоздем и буквой «S». Значит, до «доски» дело дошло.
Так что мухи всего лишь закуска. А вот и блюдо главное – волокут уже!
– Невиноваты-ы-ы-ый я-я-я-я! Не-е-е-е-евино-о-о-ова-а-аты-ы-ый!
Ну конечно! Невиноватый он! А кто виноватый?
И ведь даже не пикаро, сразу видать. Дрянь человечишка, корявый какой-то, мерзкий. Вопит, угрем извивается – в лапищах альгвазиловых.
– Невиноваты-ы-ый!
Грохнула толпа, за животики взялась. А братья-гато уже при деле. Смейтесь на здоровье, жители доброго города Севильи!
А вот сморчок в мантии, из судейских который. Грамотку развернул, к народу оборотился. Да только шумят, слышно плохо.
– …оную штуку бархату венецианского и продать хотел…
– Не я-я-я-я-я!
Дергается человечишка, рот раззявил, не иначе до небес докричаться думает. Да только толку-то!
– …свидетельствами уличен и сам сознался…
– Не сознавался-я-я! Били меня, признаться заставляли-и-и!
Хохочет народец, на палача поглядывает. А то все с мухами разбирается. Пока что.
– …пятьдесят ударов полных, с размахом, да клеймо поставить, да на галеры королевские…
– Не винова-а-а-аты-ы-ый!
Хоть бы молчал! Сразу видно – не наш, не из настоящих, не с Ареналя…
– Эй, сеньоры!!! Гоже ли поступаете?!
Стихла толпа, осекся судейский, даже ворюга с раззявленным ртом замер. Больно уж голос серьезный был.
– Надлежит нам, сеньоры, по обычаю нашему кастильскому дело вершить!
Ушам своим не поверил. А обернулся – и глазам тоже.
Не может быть! Откуда?!
Моргнул я разок, затем еще, а после и понял – может. Одно дивно, откуда шлем такой?
…Потому как на Доне Саладо новый шлем блещет. Не тот шлем-бацинет с забралом, что я у его сиятельства позаимствовал, а салад, такой же, как прежде был, новый только. Блестит на солнышке, аж глазам больно, не иначе песком чистили.
А конек все тот же. И борода-мочалка прежняя.
…Эге, а копье откуда? Здоровенное такое!
– Разве не ведомо вам, сеньоры, что по обычаю, королем Родриго Старым признанному, негоже казнь вершить, ежели человек вины своей не признает?..
В стременах привстал, руку свою худую к небу поднял. А у меня руки, наоборот, опустились. И ведь сделать ничего нельзя! Был бы рядом, с коня стащил. А так… Ох, плохо сейчас дядьке будет!
И действительно – зашевелились альгвазилы, сморчок-судейский насупился, пальцем старшого стражи подманил. Да и народ хмуриться начал. Такого зрелища лишают!
А рыцарю моему – хоть бы хны!
– Согласно же обычаю короля Родриго Старого, каждый вольный кастилец, сеньоры, вправе защитить свою честь ордалией, то есть судом Божьим, и в том препятствий ему чинить не след.
Окружили альгвазилы моего Дона Саладо. Зажмурил я глаза…
– Отчего же не поступить нам так и сейчас, добрые севильянцы?
Негромко ответил голос – женский, приятный такой. Но от голоса этого толпа в камень обратилась.
Поглядел я…
Она!
Рыжеволосая, на белом аргамаке, в платье черном с воротником высоким, серебряным…
Изабелла!
Слетели шапки, склонились головы, кое-кто на колено опустился – ежели место было, конечно.
– Вам же, сеньор, спасибо, что напомнили нам об обычаях наших славных, кастильских, блюсти кои есть наш непременный долг!
Ее Высочество Изабелла Трастамара улыбнуться изволила. Дону Саладо, рыцарю моему улыбнуться. Слетел идальго с коня, копье уронил, на колено бухнулся…
– Встаньте, сеньор, встаньте! А вы, сеньор ассистент, распорядитесь…
О чем, да как – и слушать не стал. Локти сами собой заработали. Хорошо еще, толпа к помосту подалась, так что я мигом в месте нужном оказался.
