– Ну, рыцарь!
Смотрю я на него – и чего делать, не знаю. То ли по шее двинуть, то ли обнять. А Дон Саладо… Цветет Дон Саладо, сияет.
– Вот видишь, Начо! Жива еще Старая Кастилия! Живы обычаи славные!
Стал я рядом, за руку идальго моего взял – на всякий случай. Жаль только, рот ему не заткнешь.
А у помоста – перемена. Ассистент королевский, сеньор Аугустино Перен, с коррехидором о чем-то шепчутся, с судейским, сморчок который…
– Не мог я, Начо, в праздности пребывать долее, ибо, знаю, ждут меня славные подвиги! А посему снарядили меня добрые великаны, что в Сааре обитают, и копье достали, и путь верный указали. Шлем же я сам обменял, хоть и с убытком некоторым…
Ну конечно!
А на помосте…
– Здесь ли маэсе[57] Педро Барба, у коего упомянутый бархат исхищен был?
– Здесь, ваша милость. Вот он я!
Ого, крепкий парень этот маэсе. Ему бы не бархат кроить – сваи забивать!
– По обычаю короля Родриго Старого должно провести ордалию, сиречь суд Божий. Согласен ли ты, маэсе Педро Барба, выйти на бой с оружием добрым, чтобы обвинение доказать и правоту свою?..
Ах, вот оно что! Переглянулся народ, заулыбался. Хорошая мысль, однако. Не хуже корриды.
– Да с удовольствием, ваша милость. Вы только дубину мне дайте, да место освободите, а я уж этого мерзавца так обработаю – ни на одну галеру не возьмут!
– А ты, Урреа-вор, прозвища не имеющий, согласен ли…
Вот и дубина – озаботился кто-то, в самую руку маэсе Барба вложил. А толпа уже назад подалась – место чтобы освободить. И для боя, и для королевы, понятно. Не только для нее – для свиты. Огромная свита с нею, конные все, важные, на нас и не глядят.
Вытолкнули Урреа-вора, прозвища не имеющего, на самую середину, бросили к ногам дреколье неструганное.
– Дерись! Дерись, невиновен ежели!
А маэсе Педро Барба уже тут как тут – с дубиной. Подходит, посмеивается:
– Спасибо вам, люди добрые, и вам, Ваше Высочество, спасибо, и вам, сеньор идальго. Не мечтал я даже, что самолично злодея на тот свет отправлю. Ну-ка, становись, мерзавец, подставляй ребра, рожу свою похабную подставляй! Ну?!
Грозно так рыкнул, страшно. Просвистела в воздухе дубина…
– Не нада-а-а-а! Не нада-а-а-а!
Дернулся Урреа-вор, назад подался – прямо к копытам коня, на котором сеньор коррехидор восседал.
– Не нада-а-а-а! Виноватый я, украл, украл! Только не надо, лучше на галеры, на галеры!
Ударил хохот залпом пушечным. Щелкнул палач кнутом, муху последнюю добивая. Щелкнул, руки потер.
Дождался!
– Сеньор! Вас Ее Высочество зовет!
Думал – кончилось дело. На эшафоте – свист да вой, и вокруг свист да вой, в самом разгаре потеха. А мы с Доном Саладо как раз исчезнуть собрались. Поговорить чтобы, и вообще, от греха подальше…
– Прошу вас, сеньор, за мною…
Не альгвазил даже – рыцарь. В платье богатом цветном, со шпорами золотыми, на коне добром. Из свиты, не иначе.
Огладил свою мочалку Дон Саладо, плечи расправил.
Пошел.
И я за ним. Его приглашают, не меня, да только как дядьку в такой миг бросить? Вокруг все благородные такие, важные, даже страшно…
Но – пропустили. И его, Дона Саладо, и меня тоже. А как иначе? Королева зовет!
Я, понятно, вперед не полез, в сторонке остался, подле коня. Вроде как эскудеро. А Дон Саладо…
– Приветствую вас, Ваше Высочество, Кастилии нашей повелительница! Не прикажете ли совершить мне некий подвиг ради славы вашей, ради веры Христовой?
Переглянулась свита, заулыбалась – паскудненько так. Кое-кто и перемигиваться начал.
…Не иначе, слышали уже про бедолагу-идальго!
Только Изабелла серьезной осталась, лицом не дрогнула:
– Рада вас видеть, сеньор Алонсо Торибио-и-Ампуэро-и-Кихада. Как здоровье ваше? Не могу ли помочь чем?