Итак, спартаковцы отступали на восток, к Апеннинам. Однако Красс ошибся – они и не думали паниковать. Вождь гладиаторов сделал очередной ход конем. Уже известный ход – оторваться от врага, заставить его броситься вдогон. Гораций пускается в бег, а братья Куриации…
Плутарх:
«Спартак после поражения начал отступать к Петелийским горам. Квинт, один из легатов Красса, и квестор Скрофа следовали за Спартаком по пятам».
Знакомая картина! Два брата Куриация – Квинт Аррий и Скрофа – бегут, высунув языки за Горацием, третий брат – Марк Красс – слегка замешкался. А тут еще горы, ущелья, узкие заснеженные тропинки… Надо ли пояснять, что случилось дальше, что именно сделал Гораций-Спартак?
Плутарх:
«Когда же он повернул и двинулся на них, произошло паническое бегство римлян. Им удалось спастись с трудом, унося раненого квестора».
Недолго пришлось ждать отмщения душам Ганника и Каста! О римских потерях Плутарх скромно умалчивает, да и остальные стыдливо молчат, но очевидно – разгром. Полный, решительный: «паническое бегство», «удалось спастись с трудом». Подозреваю, что «орлиная» коллекция Спартака вновь пополнилась весьма ценными экспонатами.
Марк Лициний Красс, ты слишком рано радовался. Ты снова разбит, претор!
Мы же попрощаемся с храбрыми «галлами». Они ПРОЖИЛИ – достойно, как и жили. Повторим их имена:
ГАННИК! ГАННИК! ГАННИК! КАСТ! КАСТ! КАСТ!
Прошло две тысячи лет, и вы не забыты, Блещущий Победами и Незапятнанный!
27. Последние капли
В эти горячие дни, когда каждый час был на счету, когда живые фигурки на страшной шахматной доске сцепились в смертельной схватке, произошло событие, оставшееся совершенно незамеченным всеми участниками кровавой драмы. Его можем увидеть лишь мы из нашего совсем не прекрасного далека. Событие же достаточно серьезное – наступил новый год, 71 до Р.Х. Почему никто не заметил? Да потому что римляне праздновали Новый год 1 марта, начало же января, Календы, хоть и считалось памятным днем, но все же не таким важным. Так что, думаю, обошлось без праздника. Какие уж Календы на войне!
А между тем…
А между тем старик Сатурн, владыка Времени, уже перевернул клепсидру, и капли-мгновения послушно ударили в мокрое стекло, отмеряя то, что отведено каждому. Римской державе осталось жить 546 лет, Гаю Юлию Цезарю – 27, Марку Лицинию Крассу – 17.
Спартак, вождь восставших гладиаторов, выбрал свое Время до конца, почти до последней капли. Ему жить еще несколько дней. Может, неделю – не больше…
Всего этого еще никто не знает. Даже в пророчествах Кумской Сивиллы римским мудрецам не найти правды, не узнать, когда лишится венца последний император Ромул Август, всезнающие жрецы-авгуры не подскажут Цезарю имена убийц, и никакой пророк не предупредит Марка Лициния о том, что римской пехоте не выстоять против парфянских катафрактариев. Слишком много еще воды в клепсидре.
Смерть Спартака – рядом, уже дышит в затылок. Такое люди иногда чувствуют, и, может быть, в эти дни вождь понял, что СКОРО. Возможно, увидел во сне родной дом, услыхал забытые слова колыбельной, а может, в вечерних сумерках к нему подступила черная тень и окликнула голосом Крикса? И жрица- фракиянка, уже давно ничего не предсказывавшая, в новогоднюю ночь впервые заплакала, тоже угадав – СКОРО.
Но даже если так, даже если Танат уже заглянул в глаза, предвещая скорую встречу, уверен, Спартак не подал и виду. Напротив, именно в эти дни вождь стал чаще шутить, подбадривая своих бойцов, выше всех тянул к серому зимнему небу чашу с фалернским, первым запевал немудреную песню у ночного костра. Сильные люди ведут себя именно так. Даже если знают – СКОРО.
Дорогой читатель! И нам с вами скоро надлежит расстаться с нашим героем, и вы вправе посетовать на автора, так мало о Спартаке рассказавшего. Что мы о нем узнали? Он умел воевать, умел уговаривать людей, лютой ненавистью ненавидел Рим. Что еще? Был сильным, храбрым, читал греческие книги, у него были друзья и, очень возможно, семья. И это все? Да, все. Мы никогда не узнаем, по какой земле он сделал свой первый шаг, на каком языке сказал первое слово, как звали девушку, которой он впервые признался в любви, как звали первого убитого им врага, как звали его сына и его дочь. Крепко ли спал он после кровавого боя? Обступали ли его скромное ложе молчаливые призраки? Просыпался ли в холодном поту? Не была ли его железная выдержка лишь доспехом, под которым билось живое, доброе сердце – или ненависть выжгла все, превратив душу в черный огарок?
Все это можно выдумать, домыслить, да только к чему? Он остался в Вечности именно таким – не знающим сомнений, страха, жалости. Остался СПАРТАКОМ.
А много ли мы знаем о Ганнибале? Много ли – о маршале Жукове? Под каждым могильным камнем лежит вселенная, но нам никогда не заглянуть в исчезнувший навсегда мир. Мы видим лишь надгробие с полустертыми буквами, ржавый гладиаторский меч, и груды желтых костей – следы страшной тризны. Безглазый череп римского центуриона, мертвый оскал гладиатора-«галла»… Где кто, уже не понять, ведь там, за Ахероном, несть ни эллина, ни иудея, ни скифа…
Не зовите, не спрашивайте! Вам не ответят.
Спартаку, вождю восставших гладиаторов, осталось жить несколько дней, может, неделю – не больше. Но этого еще никто не знает. Новый, 71 год до Рождества Христова начинался бурно, еще ничего не было решено, еще колебались весы, на которых всевидящие боги взвешивают жребий каждого из нас…
Сразу после Календ претор Марк Лициний Красс получил нежданный подарок. Всевидящие и всезнающие лазутчики принесли радостную весть: в спартаковском войске, только что победившем Аррия и Скрофу – бунт.
Плутарх:
«Этот успех погубил Спартака, так как беглые рабы чрезвычайно возгордились. Они не хотели и слышать об отступлении и не повиновались начальникам, но уже в дороге, окружив их с оружием в руках, заставили их идти назад через Луканию по направлению к Риму».
Красс наверняка довольно ухмыльнулся. Наконец-то! Проклятый гладиатор не станет теперь прятаться в отрогах Апеннин, он выйдет на равнину, где его ждут римские легионы. Если в Луканию, если на Рим, значит, не миновать мятежникам Помпилиевой дороги, ведь иного пути на север нет. Надо поторопиться, Помпей уже не так далеко…
Плутарх:
«Туда же спешил и Красс, ибо стало известно, что Помпей уже приближается».
Марк Лициний, Марк Лициний! Ну разве можно быть таким легковерным, таким доверчивым?
Сказки про «бунт» в спартаковском войске, наверняка попавшие в очередное донесение, посланное в Сенат, пережили и Красса, и Римскую Республику. До сих пор вполне серьезные историки повторяют вслед за Плутархом: «успех погубил», «возгордились», «заставили»…
Взбунтовавшие гладиаторы с оружием в руках заставили своих командиров вести их через Луканию по направлению к Риму, в результате чего армия двинулась в прямо ПРОТИВОПОЛОЖНОМ направлении – в Апулию, на самый «каблук» итальянского «сапога» и через несколько дней оказалась у Брундизия. Либо в качестве проводника был взят пращур Ивана Сусанина, либо… Да без всякого «либо»! Очередная дезинформация Спартака погнала армию Красса на запад, а «презренные гладиаторы», оторвавшись от врага, двинулись на юго-восток.
В эти дни произошло еще одно событие, которое римская разведка благополучно проморгала. Пока Красс спешил к Помпилиевой дороге, отряды спартаковцев, вышедшие с Регийского полуострова, незаметно проскользнули к отрогам Апеннин и соединились с главными силами. Догадаться об этом легко. Как мы помним, Спартак взял с собой треть армии (около сорока тысяч по римским подсчетам), а в битве у Брундизия по тем же «генеральским» данным у него было под сто тысяч.
Тит Ливий:
«Претор Марк Красс… в окончательном бою он сразился со Спартаком, вырезав вместе с ним самим шестьдесят тысяч человек».
Патеркул:
