мечом, не попрыгаешь. Ничего, уже на месте!
А вот я, римляне, ваша Папия!
Ахнула площадь. Улыбнулась я, рукой махнула, вроде как привет славным жителям Кавдия посылая. Кому – привет, кому и сигнал. Затем к голосистому зазывале повернулась.
Улыбка!
– Отменяй аукцион. Оптом покупаю!
– Ва-ва-ва!..
А чего там «ва-ва-ва»? Пришла серьезная покупательница, дело предлагает. Не одна пришла, с помощниками. Вокруг всей площади помощники стоят, плащи скинули, гладисы достали.
– Ва-ва-всех?
Вот уж непонятливость людская! Погладила я рукоять меча, вздохнула.
– Всех, ясное дело. Всех вас, граждане славного гор-р-р-рода Кавдия! Оптом беру, оптом использую. Вот тут прямо кр-р-ресты и поставим!..
– Отря-я-я-яд! К бою-ю-ю!..
Это уже Эномай. Только погорячился мой белокурый. Какой бой? Стража уже и копья бросила.
– …Трусы – прячьтесь! Смелые – оружие берите, и к нам, на Везувий, к Спартаку. Самниты, потомки тех, кто провел римлян под позорным ярмом! Собирайте отряды, жгите римские виллы, свергайте чужую власть. Все рабы в городе – свободны, отныне и навечно. И каждый – каждый! – вольным станет, как только придет к нам, как только возьмет в руки оружие. Римлянам – суд и крест, кончается их время. Навсегда, навсегда, навсегда! Волку выть на Капитолии! Италия! Спартак! Свобода!
– Нет, ребята, никого пальцем не тронем. Пусть их собственные рабы судят.
– Как знаешь, Папия. Только они, рабы здешние, уже колья в землю вкапывают – по колу на каждого, кто в тоге. Крест им, понимаешь, не по нраву, кол вроде как убедительнее. Так что предлагаю: римлянам по шее надавать – да из города выгнать. Пусть бегут до самого Тибра! Голыми? Можно и голыми.
«Иные бросали огонь на крыши домов, а многие из местных рабов, нравы которых делали их союзниками восставших, тащили из тайников скрытые господами ценности или извлекали даже самих господ. И не было ничего святого и неприкосновенного для гнева варваров и рабской их натуры».
Римлянин один написал – из тех, кому убежать посчастливилось. Да, римлянин, варвары мы – и натура у нас рабская. А вы, благородные квириты – собрание богов, сонм героев, пример для всех веков, всех народов.
Я правильно понимаю?
– Ты сегодня очень красивая, моя Папия!
– Я красивая, потому что ты рядом, мой Эномай. А еще потому, что я знаю: мы все сделали правильно. Мы не убийцы, мы – освободители, мы… Эномай, Эномай, мой Эномай!..
– Клавдий Глабр? Это который?
– Претор Гай Клавдий Пульхр Глабр – тот, что родич консула Лукулла.
– Ага!
Плечо Эномая легко коснулось моего. Коснулось, отодвинулось. Мол, так им всем, моя Папия! Поняла, кивнула неслышно. Так им всем, мой Эномай!
Вообще-то можно было и вслух да погромче. Неделю назад я уже сообщала об этом преторе, но только слушали вполуха. Слухи, девочка, приносишь, понимаешь, болтовню с рынка капуанского. И вот вам! А точнее – вот нам всем.
Дождались!
Вечер, серые скалы небо закрыли, от костра – жар и сухой треск. Неровный, покрытый камнями склон в желтой от жары траве. Совсем рядом – вершина Везувия, наша цитадель. Мы – чуть ниже, у самой Прихожей, через которую ведет единственная тропа наверх.
Вечер. Костер. Совет.
– Пять когорт?
– Пять. Пока.
Все привычно – и место, и люди. Почему-то Спартак собирает нас не на вершине, а именно тут, возле Прихожей. Может потому, что вид отсюда хороший – пол-Кампании видать. Вот она, наша земля в белесой предзакатной дымке – зелень пиний, желтые черепичные крыши. Если хорошо поискать, можно даже найти тот лес, на опушке которого мы сидели с моим Гаем.
…Я молюсь за тебя почти каждый день, Не Тот Фламиний! Проклятым римским богам молюсь. Пиши стихи, переводи своих греков – только не геройствуй, не лезь в огонь. У меня так мало друзей!
Огонь, костер… Не вспоминай, не время!
– А Папия говорила!..
Говорила – на прошлом совете. Тогда сидели так же – мы с Эномаем рядом, лицом к обрыву, напротив нас Крикс и Каст, Ганник – чуть в стороне, как обычно в плащ легионерский завернувшись. Зачем, интересно? Теплынь июньская!
И Спартак.
Сидим тем же порядком, но сегодня у нас – гость. Тоже знакомый. В плаще – не легионерском, меховом, в шапке пастушьей, при бороде густой. Только что мы с ним обнимались, только что целовала я его в щеки щетинистые, чесноком пропахшие. Ох, как я рада снова видеть тебя, Публипор Апулиец! Вот и встретились!
– И что делать будем?
– Как что? Заскучали мы тут, жирком обросли!
– Вот и времечко приспело!
Говорят все – кроме нас со Спартаком. Мне пока сказать нечего, он… Он только поздоровался.
Странные у нас советы. Ведет их обычно Крикс: задачу ставит, вопросы задает, нас выслушивает. Спартак больше молчит и даже смотрит в сторону.
А выходит так, что решает все равно он!
– Не все разом. Говори, Каст!
Строг голос Крикса, не любит Носящий Браслет разнобоя. На совете порядок, словно в манипульном строю. Только по очереди, только по делу. Сразу видно – вождь!
…Крикса сразу видно, а вот Спартак все в сторонке, в сторонке. Интересно, отчего так?
– Говорить? Опять говорить? Бить надо – не говорить!..
Обычно Каст не горячится, но сегодня день особый. Целый год ждали. Дождались!
– …И не здесь бить, не у Везувия, нечего римлян сюда подпускать. Давайте карту, покажу!
Карту-дорожник, между прочим, я привезла – настоящую, в три локтя длиной. Вот она, по траве стелется, словно покрывало.
– Погоди, Каст!
Кто это смеет порядок нарушать? Неужели Ганник? Конечно же он! Встает, поправляет плащ легионерский, шеей дергает. Шагает к костру.
Говорит Ганник-вождь:
– Я прошу… Требую, чтобы сейчас же отсюда убрали эту девку! Эту… внучку консула. Да! Я требую, чтобы римская лазутчица отсюда ушла. Не смотри на меня так, Эномай – и ты, Крикс, не смотри. Хотите с ней любезничать – ваше право, но здесь военный совет. Каждый из нас говорит не от себя – от имени наших бойцов. А от чьего имени говорит она? От имени римлян? Только не объясняйте мне, что бывают хорошие римляне!..
Плечо Эномая вновь рядом – и я вновь киваю. Ничего, мой белокурый, привыкла. Так почти каждый раз. Не верит мне Ганник! И не только мне.
Говорит Ганник-вождь:
