начала целовать и посасывать его прелестные, четко очерченные мужские соски, окруженные нимбами щекочущих волосков. Ощущение вызвало у него смех, но ей не было смешно.
— Нет, — ответил он после долгого раздумья, — не в худшую. Приятно. Твои духи напоминают мне мамин запах. — Ее голова заскользила вниз по его груди и животу, но сладкий аромат продолжал тянуться вверх, к его носу. — А может, это твой шампунь. Мама не душилась, по крайней мере к тому времени, когда я ее знал: считала, что это неестественно и портит окружающую среду.
— Не думай о матери. Это тебя отвлекает.
— Тебе виднее.
— О да! Мне это видно.
— Хочешь, чтобы я дошел до кульминации?
— Я бы не возражала. Но не хочу тратить тебя зря. Если ты изольешься сейчас, сможешь ли сделать это потом снова?
— Как скоро? Сколько у нас еще времени?
— Ну, в конце концов нам обоим придется возвращаться.
— А она?..
— Любит ли? Да. Она меня любит. Не так, но любит. И я ее люблю.
— А вы когда-нибудь?..
— Были ли вместе? Да. Возможно, один раз мы были близки.
— Ты не помнишь?
— Мы были пьяными. И сонными после той горячей тиковой ванны. Мы тогда, кажется, все перемешались друг с другом.
— Надо было и мне выйти и присоединиться к вам.
— Ты был слишком юн. Для тебя это было бы что-то совсем другое.
Оба поймали себя на мысли, что их уводит в сторону, и снова сосредоточились.
— Ты можешь?..
— Что? Спрашивай.
— Спуститься еще пониже.
— Бог ты мой! Да я же подавлюсь.
— Спуститься до веснушки.
— До какой веснушки?
— Я думал, ты близорука. До той веснушки. — Его указательный палец напоминал рыбу, тыкающуюся носом в коралловую кущу.
— Как тебе удалось устроить себе веснушку в таком месте?
— Загорал. На Лонг-Айленде.
— И парням, с которыми ты был, удавалось достать до этой веснушки, не давясь?
Он замолчал, оскорбленный ее вторжением в его интимную жизнь. Она подождала, не сникнет ли он и не начнет ли пикироваться с ней. Нет. Она заскользила языком, наслаждаясь извращенностью, соревнуясь с его парнями с молодежных пляжей.
Словно прочтя ее мысли в просачивавшемся снаружи лунном свете, он поинтересовался:
— А своих любовников ты тоже мысленно называешь кучей «парней»? У меня их, кстати, было не так много. Тут силен фактор ревности, к тому же с тех пор, как открыли СПИД, приходилось проявлять осторожность. Между прочим, у меня нет вируса иммунодефицита, чтобы ты знала. Я пользуюсь репутацией труса. Но пример показал Даррил. В этом смысле он был чрезвычайно осторожен.
— Я знаю. С нами тоже. Он не любил терять контроль над собой.
— А ты любишь.
— Я просто не боюсь этого. Для меня это как сон: можно быть по ту сторону и при этом оставаться собой. Эй, да ты готов. Какая красота! Дай-ка мне испить из этого источника юности. — Она вся сжалась: свела колени, ступни и, приподнявшись на локтях, приняла на влажной постели позу готовности.
— Нет, — сказал он своим глубоким, снова приобретшим оттенок театральности голосом и коснулся ее макушки. Широкий белый пробор; густая мягкая спутанная копна, выкрашенная в янтарно-рыжий цвет, когда-то бывший ее естественным цветом, только чуть более нежным. — Если ты можешь делать это со мной, — объяснил он, — то я не уверен, что смогу делать это с тобой.
— Слишком гинекологично, да?
— Не то чтобы я никогда прежде не был с женщиной, но…
— Я знаю. Мы тоже это испытываем. Отвращение.
— Не отвращение, зачем ты так? Просто для меня это немного странно, я пока не привык.
— А хочешь привыкнуть? То есть ты говоришь, что хочешь меня трахнуть?
Он поколебался, потом заявил:
— Я хочу быть с тобой, поскольку ты решила, что хочешь быть со мной, — не знаю точно почему.
— Почему? Я обожаю мужчин помоложе.
— Я не помоложе.
— Чем я — определенно.
— Да, но…
— Мне нравится твой толстый живот. Он шелковистый и колышущийся, как у щенка. И я не хочу, чтобы ты трахал Грету Нефф.
— Прошу тебя — не надо нелепости! Она же мужик.
— Что ты называешь нелепостью? Это все нелепость, если посмотреть в определенном ракурсе. Впереди нас ждет нечто совсем другое, но прежде чем оно за нами придет, надо кое-что довести до конца. Хочешь трахнуть меня сзади? Представь, что я — еще один мальчик.
— Не смогу. К тому же я обычно был кетчером.
— Кем? — Ей пришлось немного подумать. — А-а, понимаю. Жаль, у меня нет нужной оснастки, чтобы быть питчером. Ай-ай. Но я могу купить ее. Такую штучку. Искусственный член. Тебе только придется помочь мне приделать его.
— Послушай, почему мы не можем просто полежать, обнявшись, и поговорить? Прижаться друг к другу. Женщины не любят прижиматься?
— Они любят все, кроме одного: когда их игнорируют. — Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо поверх пушистой выпуклости внизу его живота. — Я готова на все, чего ты хочешь. Мне нравится идея обзавестись пенисом. Наконец. Но не будет ли здоровее для тебя и для наших отношений, если ты привыкнешь быть другим? Питчером.
— Может, ты и права. — У него пересохло во рту от открывающихся прямо здесь, в подземелье, новых перспектив.
— Почему ты не можешь представить себе, что я — мальчик? Жаль, я не подумала о том, чтобы захватить вазелин.
От этого у него стало еще суше во рту.
— А ты знаешь, — предупредил он, — даже с вазелином это иногда бывает больно.
— Знаю. Я бывала с такими парнями. К тому же я понятия не имею, насколько ты большой.
— Извини. Просто это не в моих силах.
— Не говори таких слов, Крис. Теперь ты питчер. Лучше говори что-нибудь вроде: «Вот так, детка, вот он весь. Принимай по самую рукоятку в свою скважину. Я достану тебя до самой утробы, сука!» Но это если бы речь шла о влагалище, а этого я пока не собираюсь тебе навязывать.
— Меня бы вполне устроили твой рот — у тебя прелестный рот — и твоя рука.
Она игриво рассмеялась и облизала его набухшие яйца шершавым языком, не сводя взгляда с его лица. Он видел полумесяцы ее глазных яблок в свете, проникавшем сквозь грубую штору.
— Ах, тебя бы они устроили, вот как? — поддразнила она его.
— Расскажи мне, — попросил он, начиная действовать в качестве питчера, — про тех парней, которым ты позволяла трахать себя в зад.
— Не ревнуй, — продолжала дразнить его она. — Одним из них был мой первый муж. Монти. Монтгомери Ружмонт. Он был скрытым гомосексуалистом, теперь, пожив дольше, я это понимаю. Презирал женщин. Если они вели себя высокомерно, называл их коблами. Мне он впаривал, что это удобный способ
