просто по имени». «Не скажите», – кротко возражал отец Петр и добивался, чтобы тот назвал себя и по отчеству. В этом проявлялось сокровенное почтение Батюшки к родителям воспитавшего того, кто стоял перед ним. На проскомидии и во время совершения литургии, а также на панихидах им поминались сотни имен родителей его прихожан. Почти все эти имена он знал на память.
Однажды я приехал в гости к отцу Петру после долгого времени вынужденной разлуки. Погостив немного, он собрался домой. Батюшка, как обычно, вышел прово-дить, накинув на плечи свою старенькую фуфайку. Благословив на дорогу, он сам прикрыл за мной металлические ворота и остался за оградой. Мы еще обменялись несколькими прощальными словами. Неожиданно Батюшка сказал: «Ну а родителей ваших мы поминаем». И назвал абсолютно безошибочно имена всех, кто был записан в синодике о здравии и упокоении. Это 4 было поразительно! Он действительно никого не забыл, потому что за всех молился. И сколько таких имен хранила его память – сотни, тысячи?
Уроки любви и терпения
Отец Петр никого не назидал словом: вся его смиренная жизнь была проповедью православного христианства.
«Однажды Батюшка преподал мне незабываемый урок смирения и кротости, – рассказывает М., многие годы живший рядом с отцом Петром. – Как-то я заглянул в комнатку, где он обычно трапезовал. Смотрю: стоит баночка черной паюсной икры, и он ложечкой пробует ее на вкус. Видимо, кто-то привез этот деликатес, чтобы немного полакомить отца Петра. «Батюшка, что Вы делаете?» – в изумлении воскликнул я. «Да вот пробую, что это за штука такая», – ответил он. «Да это же икра! – вырвалось опять у меня. – Ее не едят ложкой, ведь это очень дорогой деликатес. Икру мажут на хлеб с маслом и подают к столу как закуску». «Правда? – посмотрел с искренним удивлением на баночку Батюшка. – Неужели в самом деле она такая дорогая? Ну тогда пусть ее едят другие...» «Более достойные», – наверное, хотел добавить отец Петр, но не договорил и отодвинул от себя икру, прикрыв баночку крышкой. А в то время при церкви жила одна женщина. Она относилась к тому роду людей, которых Господь посылает нам для нашего же смирения и вразумления. Когда кто-то опаздывал на службу, вел себя в храме или возле него неподобающим образом, она начинала браниться, не слишком выбирая подходящие для этого слова. Прихожане ее запомнили как вечно ворчащую и чем-то недовольную. У многих она вызывала раздражение, ее недолюбливали и сторонились. И каково же было мое изумление, когда через некоторое время я вновь заглянул в комнатку, где был отец Петр, и вместо него увидел там ту самую женщину. Она сидела за столом и ... доедала ложкой деликатесную икру. «Вы что делаете?
Кто вам разрешил это кушать?» – от такой неожиданности и возмущения я не мог найти слов. «Кто, кто? – проворчала она, облизывая ложку. – Батюшка – вот кто!» Так отец Петр дал мне понять, что нельзя ничем показывать перед людьми своего превосходства. Все мы – дети Божий, Его рабы и слуги».
Случилось, что родная сестра Батюшки куда-то отлучилась и попросила одну из близких женщин покормить брата обедом. Та вспоминает: «Я пришла, смотрю, а суп стоит на солнце, теплый весь. Думаю: он, наверное, уже скис. Попробовала с ложечки. Действительно, оказался кислый, нельзя подавать на стол. И тут же выплюнула с отвращением. А Батюшка заметил это, да и говорит мне: «Ничего, ничего, давайте его сюда. Мы же едим кисленький борщ. А это суп. Какая разница?» Так Батюшка указал мне на то, что нельзя брезгливо относиться к пище».
У отца Петра был особый дар чувствовать человеческую душу. И если он видел в ней что-то близкое и родное себе, то скоро сближался с таким человеком в самом теплом и неподкупном духовном родстве. Так он сблизился духовно и с Евдокией Афониной, рассказ которой о служении отца Петра в Слепцовке в 1960-х годах мы приводили выше.
Из воспоминаний Евдокии Евдокимовны Афониной: «Я многие годы прожила со своим мужем в невенчанном браке. И детей уже нажили, но осознание того, что мы живем не по Божиему закону, сильно меня тяготило. Поехала я как-то в Моздок в храм и открыла на исповеди, что живу с мужем невенчанной. «Тогда вот что, – сказал мне священник, – если вы даете обещание повенчаться, то я допущу вас до Святого Причастия». Я, конечно, пообещала. Вышла из храма и думаю: обещать-то я обещала, а как это исполнить? Муж мой и слышать не хотел ни про какое венчание и церковь. И тогда я твердо решила: если он не согласится встать под венец, то брошу его и уйду. И ему тоже сказала: «Не хочешь венчаться – найди себе такую же безбожницу, как сам, и живи с ней». Только после этого он согласился на наше венчание. Говорит: «Ну что ж, не разводиться же нам на старости лет?» Так пришли мы к отцу Петру и просим его нас обвенчать. А муж мой плохо слышит. Батюшка ему тогда и говорит: «Вы смотрите на Евдокию: что она делает, как молится, крестится, то и вы повторяйте». Слава Богу, обвенчались мы наконец-то! Иду я домой, исполненная такой радости и благодарения Богу за Его долготерпение и милость».
Чем-то запомнилась Евдокия новому настоятелю, отцу Петру. «И вот, – продолжает она далее свой рассказ, – Батюшка через нашу сторожиху вызывает меня к себе. А я недавно перед тем вернулась из Киева, ездила вместе с нашими богомольцами по святым местам. И мне сразу подумалось, что он хочет послушать мои впечатления от этой поездки. Батюшка всегда с удовольствием слушал такие рассказы своих прихожан. Быстренько собралась и он неожиданно спрашивает, умею ли я торговать свечками. Я растерялась и отвечаю: «Батюшка, да я неграмотная. Какой с меня продавец, да еще при храме Божием?» А отец Петр улыбнулся и говорит: «Тогда как же вы на базаре торгуете? Там ведь умеете копейки считать? Не бойтесь, я вам помогу, да и староста всегда рядышком будет, тоже поможет». По правде говоря, когда-то я торговала газированной водой. Но тогда мне было 20 лет, а сейчас все 50. И потом: там была водичка, а тут и свечки, и венчики, и «гайтанчики» (так станичники называли шнурки для нательных крестиков), иконы – много всего. Страшно мне стало, стою, отнекиваюсь, говорю, что в Слепцовке не всех людей знаю.
