служил. Вот с этого времени наше общение с отцом Петром настолько сблизилось, что он стал нам как родной отец. После каждой службы мы все шли к батюшке за благослове- Ц нием. Я не забуду его широкую теплую руку, которой он нас благословлял, и его ласковые слова: «Доченька моя». За все время я ни разу не видела его раздраженным, сердитым, разгневанным, не услышала ни одного грубого или резкого слова. В его глазах светилась глубокая вера и смирение, в них можно утонуть и утешиться. Он подарил нам много книг о Православии, Житиях святых, и мы читали эти книги запоем. У нас не всегда были деньги, чтобы купить их в церковном киоске, а Батюшка дарил нам, не жалея денег.
Отец Петр радовался, когда мы всем нашим дружным семейством приходили в храм на службу, а если мы по какой-то причине не были на вечерней, то Батюшка после службы приходил к нам сам и говорил: «Аннушка, какая красивая вечерняя служба! Какие прекрасные молитвы!» И нам невольно становилось стыдно за себя, что мы разменивали эту благодать на мимолетные суетные дела.
Однажды мою Дарью, когда ей было уже 6 лет, на улице сбила машина. У меня наступило такое отчаянье, что я решила: это конец. Но отец Петр неустанно молился о ее спасении, когда врачи не давали никаких гарантий, и она по святым молитвам Батюшки выжила и выздоровела.
Я прожила с Дарьей и семьей своей сестры Нины в Батюшкином доме полтора года. Но потом жизнь сложилась так, что я вынуждена была переехать в Георгиевск, чтобы ухаживать за своей тяжело больной мамой. Осознание того, что придется расставаться с нашим любимым наставником, сильно угнетало меня. Слезы не высыхали на глазах, хотя по своей натуре я человек не плаксивый. И вот наступил час расставания. Мы подошли с сестрой Ниной к Батюшкиной келлии и постучались в дверь. Был вечер, густые сумерки. Отец Петр открыл дверь и приветливо встретил нас. В келлии у него тоже было темно, свет не горел.
«Господи, – думала я, – только бы Батюшка не включил свет». Я еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Но отец Петр словно догадался о том, что творилось в моей душе, и пригласил нас в келлию, сказав при этом: «Давайте не будем включать свет, посидим так». И я немного успокоилась. После нашего расставания я несколько раз приезжала в Слепцовку, чтобы навестить своего духовного отца. А перед тем, как его схватили бандиты, мне было видение: я стою перед батюшкой на коленях и безутешно рыдаю – с таким чувством, будто больше никогда не увижу его живым...»
«На камне сем...»
Священнослужение настоятеля Свято-Покровской церкви отца Петра с годами стало твердой опорой, на которой возродилась и окрепла духовная жизнь в сунженских казачьих станицах. Само имя, которое носил протоиерей Петр, напоминало о первоверховном апостоле, о котором Спаситель сказал: Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18).
Авторитет и влияние этого подвижника на паству были очень высоким. Возле него постоянно воспитывались молодые люди, которым со временем Промыслом Божиим предстояло тоже стать священниками. На сохранившейся фотографии 1970-х годов рядом с ним мы видим трех молодых батюшек, выросших на ниве благодатного общения со своим опекуном и наставником. Кроме выпускника Одесской духовной семинарии Михаила Афонина с отцом Петром стоят еще двое его воспитанников: священники Николай Котельников, который ныне служит настоятелем храма в далеком дагестанском городке Дербенте, и Алексей Маздор, связавший свою судьбу с пастырством в Ставропольском крае. Великое духовное окормление, которое они получили от отца Петра Сухоносова, оставило в их жизни неизгладимый след. Забота о духовном воспитании станичной молодежи не оставалась незамеченной властями. Отец Петр и его ревностные в вере воспитанники находились постоянно в поле зрения административных и идеологических органов, стремившихся любой ценой ограничить их влияние на остальную молодежь, дискредитировать личность православного священника.
В свое время нам попал в руки один весьма любопытный документ из секретных фондов архива бывшего Чечено-Ингушского обкома партии (фонд 1, отдел 1, дело 2063, листы 16–18), в какой-то мере проливающий свет на обстановку, которая искусственно создавалась вокруг отца Петра и его духовных чад. Этот документ является служебной запиской работника отдела пропаганды и агитации на имя секретаря обкома М. К. Фоменко:
«В Сунженском районе плохо поставлена научно-атеистическая и антирелигиозная пропаганда среди населения, в том числе и среди молодежи, а между тем имеют место случаи, когда молодые люди посещают церкви...Осенью прошлого года в станице Орджоникидзевской произошел уродливый случай, когда под влиянием церковников бывший выпускник Орджоникидзевской средней школы, комсомолец Маздор Алексей поступил учиться в Ставропольскую духовную семинарию... Под влиянием матери и местного попа... он, еще учась в школе, посещал церковь, но об этом никто не знал в том числе и школьная комсомольская организация. Не знал об этом и районный комитет комсомола. И только после того, как в РК ВЛКСМ сообщили о стремлении Маздора поступить в духовную семинарию из органов, райком начал заниматься этим фактом... В беседе с работниками райкома комсомола Маздор заявил, что он решил пойти учиться в духовную семинарию, что это его решение окончательное, что ему надоело везде и всюду, где бы он ни учился и где бы ни работал, слышать сквернословие, матерщину. Ему объяснили, что именно комсомол борется против сквернословия, против хулиганства и т. д., что если и есть такие случаи, то это не характерно для нашего общества, что это пережитки капитализма. На это Маздор не мог ничего ответить. Товарищи пытались доказать ему, что учеба в духовной семинарии и работа священника – дело бесперспективное, что чем дальше, то все меньше становится религиозных людей, что лучше ему пойти учиться в любое другое учебное заведение. В ответ на это Маздор заявил следующее: «А [почему] вы уверены, что ваша система будет прогрессировать?». На этот антисоветский выпад ему был дан нужный ответ... Комсомольцы колхоза «Победа», которые на своем собрании обсуждали поступок Маздора и исключили его из рядов ВЛКСМ, восприняли этот факт, по выражению работников райкома комсомола, «как снег на голову».
